Отцовский договор

Жена, которая мама, которая профсоюзная юристка, мелкими перебежками торопится к станции метро, чтобы не опоздать в очередной раз домой к началу смехотворно раннего ужина. Рабочий день уже кончился, а она все продолжает работать, просматривает решение суда по трудовым спорам, согласно которому портовая компания должна выплатить ущерб за нарушение коллективного трудового договора, потом читает записи коллеги к запланированному на следующей неделе мирному урегулированию спора с управлением полиции. Трое полицейских подали иск против работодателя из-за запрета заниматься частным предпринимательством: взрывотехник хочет давать уроки безопасного и экономичного автовождения, оперативник – предлагать услуги фото- и видеосъемки полей для гольфа с дрона, следователь из службы по противодействию домашнему насилию – проводить лекции для школьников про безопасность в интернете. По мнению управления полиции, побочная занятость сотрудников может негативно сказаться на доверии граждан к полиции. Профсоюз через своего законного представителя утверждает обратное. А законный представитель профсоюза полиции – э то она. Ее имя указано на сайте. У нее есть собственные визитки. Собственная телефонная линия. Секретарь, который точно знает, какой кофе ей подать до ланча (двойной американо со вспененным овсяным молоком), какой травяной чай после ланча (ромашковый) и какие ей нужны конфеты, если она работает допоздна (упаковка со смесью фруктовых желейных и лакричных). Коллеги старше ее по возрасту обращаются к ней за советом, а начальник не раз во время пятничных совещаний отмечал ее заслуги. Зарплата у нее в шесть раз выше маминой пенсии. И все-таки бывают моменты, когда ей не верится, что все это правда. Что это происходит на самом деле. Когда она еще только начинала работать, то иногда заходила на страницу профсоюза в интернете, чтобы увидеть собственное имя в списке имен сотрудников. Вот секретари. Охранник. Административный персонал. А в разделе «юристы» жирным шрифтом вписаны ее имя и фамилия.

До нее никто в семье не имел высшего образования. Ее родители ценой колоссальных усилий проторили себе дорогу сюда, они оставили родные страны, их свозили сюда автобусами, потому что местным фабрикам не хватало рабочих рук, папа работал на «Вольво», а потом и мама получила место на той же фабрике, почти с такой же зарплатой. Они проработали там до самой пенсии, и ни у одного из них даже мысли не возникало, что можно водить какую-то другую машину, кроме «Вольво». Когда дочь закончила школу, родители повели ее в ресторан, на всех официантах были фирменные кители, на столах стояли цветы и лежали сливочно-белые скатерти. Мама надела то же платье, что надевала на конфирмацию дочери. Папа сообщил официанту, что сегодня у его дочки день рождения, и это было не так уж далеко от истины: день рождения отмечали всего месяц назад. Когда официант вошел с десертом-мороженым, утыканным свечками, папа жестом подозвал его и уточнил, входит ли мороженое в стоимость или нужно доплатить, прежде чем дочь задует свечи.

– Теперь ты взрослая, – с казал папа, с трудом сдерживая слезы.

– Теперь ты вольна делать со своей жизнью все, что только пожелаешь, – добавила мама.

– Я подумываю отдохнуть годик, – ответила она.

Мама хмыкнула.

Папа сказал:

– Что, тоже на наркотики сядешь?

– Ты можешь сама выбрать, на кого хочешь учиться, – уточнила мама.

– На врача или на инженера, – добавил папа. – Выбор за тобой.

Дочь, которая тогда еще не была мамой, выбрала юриспруденцию. Она переселилась в студенческую общагу в Стокгольме. Четыре с половиной года она посвятила полной смене гардероба. Она стала использовать в четыре раза меньше косметики. Выкинула всю одежду с броскими логотипами. Непрерывной дрессурой избавила свой язык от диалекта и ругательств.