Отцовский договор

Спортивные штаны, кроссовки и худи оставила только для тренировок. Купила в секонд-хенде черные туфли и коричневое пальто и стала тусить на вечеринках в разных общагах, где публика хлестала вино из больших картонных упаковок, рассуждая о структурах и парадигмах, культурных полях и контекстах. Она спала с аспирантом-лингвистом. Полгода встречалась со студентом, занимавшимся гендерными исследованиями и устраивавшим модные вечеринки в клубах. У нее были открытые отношения с девчонкой, которая изучала дизайн и танцевала в бурлеск-шоу. Год и семь месяцев она провела с парнем, который занимался системологией. Все ее партнеры были разные и в то же время одинаковые. Их родители были похожи. Носили одинаковые имена. И были из одних и тех же пригородов. Все обожали барбекю. Летом они слушали по радио канал P1[28]. В разговорах упоминали массу фильмов, книжных трилогий, актеров, ночных клубов, спортсменов и певцов, о которых она в жизни не слыхала. Чаще всего она просто кивала с улыбкой, потому что любые ее попытки признать, что она, кажется, не в курсе, кто такие Андерс Яррид[29], Свен Дельбланк[30]или Майгулль Аксельссон

[31], Twostep Circle или объединение «САГ-группен»[32], окружающие встречали недоуменным взглядом. Даже сострадательным. Они уверяли ее, что не знать о них вполне в порядке вещей, но произносили это таким тоном, будто она призналась, что всегда считала Суринам наименованием блюда, а ЭКГ названием телеканала.

Когда родители приехали в Стокгольм навестить ее, она прошлась с ними по всему коридору своей общаги и представила каждому, кто уже проснулся. Она не очень-то понимала, зачем это делает. Может, хотела показать друзьям и родителям, какой долгий путь успела проделать. Друзья сказали, что родители у нее очень милые, такие естественные, и как же здорово, что они с ними наконец познакомились. Родители заметили, что ее друзьям стоило бы уделять побольше времени уборке комнат, а также стрижке и бритью, и поменьше пребывать в состоянии похмелья.

После защиты диплома она получила работу в самом крупном адвокатском бюро Швеции, которое специализировалось на вопросах трудового права. Она так и не смогла понять, что подразумевали коллеги, предупреждая ее о чрезмерной рабочей нагрузке. У нее никогда прежде не было работы, которая заряжала бы ее энергией, скорее наоборот. Очень скоро она перестала подстраиваться. Оставаясь сверхурочно, она переодевалась в удобную одежду: спортивные штаны, худи и шлепанцы. Включала на полную мощность хип-хоп, чтобы сконцентрироваться перед важными переговорами. Чем больше она оставалась собой, тем проще ей было говорить с неюристами, с простыми людьми, которых заставляли работать по четырнадцать часов в день на ресторанной кухне без вентиляции или которых заманили из Камбоджи работой на лесозаготовках, а вместо этого заставили собирать ягоды, жить в хибарах и лишили обещанной зарплаты. Она словно была создана для этой работы. Единственная проблема состояла в том, что по сравнению с работой все остальное казалось ей пресным и незначительным.

В пять часов девять минут она выходит из лифта и поворачивает ключ во входной двери. Переступает через кучу наваленной при входе обуви, вешает пальто на вешалку, где висит еще одно, закидывает шарфик на и без того забитую полочку для головных уборов, оборачивается и протягивает руки к детям, которые несутся к ней из гостиной.

– Мама, – к ричит старшая и с разбегу влетает к ней в объятия.

– Мууу, – к ричит младший, пытаясь вскарабкаться по маминым ногам.

– Здравствуй, милая, – с лышится из кухни. – Н а красной линии были пробки?

Она не реагирует. Она не позволит вечеру пятницы закончиться скандалом. Ничего необычного в том, что он ищет ссоры. Он же весь день провел один на один с детьми. Не мог излить на них свое раздражение, вот и отыгрывается на ней. Хотя разве она поступала так, когда сидела с детьми? Неужели она вела себя как ребенок или все-таки как взрослый? Она перестает думать об этом и мысленно переключается на другое. Берет детей на руки и тащится с ними на кухню. Старшая пытается спихнуть младшего, младший пытается стукнуть старшую пластиковой кружкой по лицу.

– Давайте-ка посмотрим, что ваш чудесный папа приготовил сегодня вкусненького, – говорит мама.

– Колбасный бефстроганов, – отвечает папа. – Только с халлуми вместо колбасы.

Она усаживает детей на стульчики и отодвигает их друг от друга, чтобы избежать потасовки.

Вся плита заляпана чем-то красным. Кухонная столешница уставлена разделочными досками, перепачканными кастрюлями, пустыми консервными банками и не проглаженными еще дощечками с узором из термомозаики.

– Привет, любимый, – говорит она.

– Привет, – отвечает он.

Они целуют друг друга. Кратким поцелуем, едва скользнув по губам. Пенсионерским поцелуем. Поцелуем, каким обмениваются в лагере для юных христиан. Когда же они перестали целоваться по-настоящему, размышляет про себя жена, направляясь к мойке, чтобы смыть с рук всех бацилл из общественного транспорта.