Отцовский договор

Потом они сошлись и полгода спали вместе каждую ночь. По идее у них ничего не должно было получиться. Все, что они выстроили при помощи слов, обязано было разрушиться, как только они стали настоящими людьми, наделенными телами, утренним несвежим дыханием, урчанием в животе, стрессами и будничной усталостью. Но они прошли через все. Каким-то образом они прорвались через беременности, бессонные ночи, смытые дождем поездки на море, ротавирусы и семейные ссоры. Они пережили тот раз, когда он со злости, что дети никак не засыпают, влетел на кухню и разломал красивые желтые салатные щипцы. Они пережили и то, что сильнее всего она полюбила свою семью, когда снова вышла на полную ставку после второго декретного отпуска. Они пережили все. И вот сейчас впервые, когда дочке четыре, а сыну год, когда папа заявляет, что он разрывает отцовский договор и ни с того ни с сего заводит разговор о карьере комика и когда она стоит у зеркала и рассматривает свое лицо без косметики, вот сейчас она впервые сомневается, выдержат ли они и это тоже.

По пути в спальню она слышит его голос. Он бормочет что-то о моделях машин. Затем смолкает в ожидании смеха. А потом тихонько хихикает и произносит:

– Охренеть. Как. Хорошо.

IV. Суббота

Лестничная ступенька, она и есть лестничная ступенька, и никогда не была ничем другим, кроме как лестничной ступенькой. За исключением разве что того субботнего утра, когда сестра вместе со своим парнем превратили ее в холодную как лед подушку. Они лежат на спине и смотрят, как восходящее солнце пытается пробиться сквозь завесу серых облаков. Их тела, продрогшие снаружи, разгорячены изнутри. Стекла складского ангара, что напротив, трясутся от доносящихся с танцпола басов. В ушах у них гудит, хотя перед входом в заведение они заткнули уши берушами.

Праздник начался где-то в полночь, они до последнего сомневались, что найдут в себе силы сюда приехать: оба работали всю неделю, у нее была важная встреча с клиентами утром в пятницу, у него был выезд на природу с непоседливыми девятиклашками. Они поужинали дома, уснули перед телевизором, проснулись в полпервого, выпили по чашке кофе и залезли в такси. Когда они добрались до места, заведение было полупустым, через час со стен начал течь оседавший на них конденсатом пот, в наличии были бар и шарики: алкоголь для тех, кто предпочитает выпивку, шарики для тех, кому хочется веселящего газа. Сестра пила только воду, а тот, кто ведет себя как ее парень, взял себе выпить, да и то скорее чтобы поддержать устроителей праздника. Он отпил пару глотков и аж засиял, когда диджей врубил одну из его любимых песен. Она осталась стоять у барной стойки, чтобы понаблюдать за тем, как он атакует танцпол. Он купался в лучах своей сияющей притягательности, которая заставляла всех в зале оборачиваться на него. Сначала женщин. Потом и мужчин. А потом собак, непонятно почему носившихся вокруг барной зоны с надетыми на головы шумоизолирующими капорами ярких неоновых цветов.

Как же он не похож на нее. Чтобы танцевать, ему даже выпивка не нужна. Музыкальный ритм не может сбить его с толку. Его приземистое коренастое тело врывается прямо в ритм, танцующие расступаются, он становится частью целого за считаные секунды, всегда в центре, всегда в окружении толпы незнакомых людей, которых тянет к нему как магнитом. Она все стояла и смотрела на него. Потом отставила в сторону стакан с водой и ринулась в танец.

Когда они вышли наружу, было восемь утра. Они заказали такси и сползли на землю, откинувшись головами на ступеньку. Какой-нибудь геолог мог бы посмотреть на эту ступеньку и показать, как вон те минералы и вот эти трещинки раскрывают всю историю камня. Для них же камень был просто камнем. Изборожденным трещинами, грубо отесанным, светлосерым камнем.

Они лежат, дышат и смотрят на ржавые вывески фабрик, которые перестали быть фабриками. Столярная фабрика Экстрёма. Стокгольмская фабрика роялей. Gentele & Co: краски и олифа. AB Radius.

– Если у нас будут дети, нам придется всегда вставать в такую рань, – произносит он.

– Ты понятия не имеешь, в какую рань просыпаются дети, – отвечает она. – Мой сын каждое утро просыпался в пять. Всегда. Ровно в пять. С точностью атомных часов.

– От него что-то слышно? – спрашивает он.

Она мотает головой.

– Не хочешь об этом говорить?

Она ничего не отвечает.

– Может, наши дети и не станут отличниками в школе, – произносит он. – Зато танцевать они будут офигенно.

Она кивает.

– И аппетит у них будет хороший, – говорит она.

– И они будут очень волосатыми, – добавляет он и гладит ей подмышку.

– И еще они будут любить мячи и выезды на природу, – говорит она.

– Но в выходные мы будем давать тебе выспаться, – говорит он. – Обещаю. Я буду уводить детей с собой на кухню.

– Мы что, близнецов ждем? – спрашивает она.