Отцовский договор

Папа, который дедушка, надел свежую рубашку. Он побрился. А теперь направляется в центр, чтобы наконец-то встретиться со своей младшей дочуркой, своей любимицей, которая оправдала все его надежды. Жалко, конечно, что по молодости она сошлась с тем идиотом. Не надо было за него замуж выходить. И ребенка от него уж точно не надо было рожать. Надо было слушать, что папа говорил. Но теперь она оставила все это в прошлом и может сосредоточиться на своей успешной карьере специалиста по связям с общественностью и на заботе о любимом папочке. Поезд проезжает станцию, рядом с которой папа прожил половину жизни или всю жизнь, смотря как считать. Он отключается от воспоминаний и подсчитывает, сколько в вагоне шведов. С каждой новой станцией их становится все больше. Он смотрит на свое отражение в оконном стекле. Выглядит он моложаво. У обычных шведов в его возрасте вид полудохлых алкашей-пенсионеров. Кожа у них дряблая, потому что мышцы лица нетренированные. В других странах люди плачут, кричат и смеются, да так, что шведы в аэропортах подпрыгивают от неожиданности. А у шведов мимические мышцы бездействуют, как земля под паром, и даже если они используют свою мимику, то в девяти из десяти случаев только чтобы поднести палец к губам и шикнуть на кого-нибудь… А этого маловато, чтобы держать в тонусе все двести пятьдесят мышц лица, думает папа, когда встает со своего места, чтобы выйти на Т-Сентралене.

Когда он поднимается на эскалаторе, телефон в кармане начинает пищать. Дочка пишет, что вынуждена отменить обед. На работе что-то неотложное. Но она будет рада угостить его обедом в воскресенье. Папа не расстроился. Он прекрасно понимает, что работа прежде всего. Он заходит в Макдоналдс на Васагатан и заказывает три чизбургера и маленькую фанту без льда. Садится за столик у окна и начинает вспоминать все свои встречи с детьми после развода. Жена выкинула его на улицу. Он ночевал на диванах у друзей. Но для него все равно было важно встречаться с детьми. Как-то раз они ходили в кино. А в другой встретились в Макдоналдсе на Хорнгатан. Они заказали комбо-меню с фантой без льда, потому что все члены семьи единогласно считали, что фанта – самый вкусный напиток, а лед – это просто вода, и если попросить не класть лед, то тебе нальют фанты до краев. Дочка расправилась с гамбургером в один присест, мигом умяла картошку, выдула весь стакан лимонада и попросилась в игровую.

– Конечно, иди, – сказал папа.

Сын остался сидеть. Он поделился с папой своими успехами: подтянул свои и без того хорошие оценки по естествознанию. По французскому получил 39 из 40 баллов за тест. Лучше всех написал 17 из 19 контрольных в этой четверти.

– А что же с остальными двумя? – шутливо поинтересовался папа.

– Зубрилка Лиза, – грустно вздохнул сын.

Папа улыбнулся.

– Оценки – это важно, – сказал он. – Но это не все. Самое главное быть счастливым. И богатым.

Сын кивнул. Папа не считал сына странным. И то, что сын вечером по выходным снимал через кальку копии спутников, которые потом вклеивал в самодельную книжку о космосе, вместо того чтобы гулять с друзьями и гонять в футбол, не вызывало у него особого беспокойства. Папа гордился сыном. В общем и целом. Внезапно они услышали громкие крики из игровой, дочка поссорилась там с двумя другими детьми, папа бросился туда и разрулил ситуацию. Он точно не помнит, что он там сказал. Ничего особенного. Он и не сердился даже. И оплеухи не раздавал. Не снял с ноги ботинок и не размахивал им в воздухе. И по попе никого не шлепнул, даже слегка. Когда дочка перестала плакать, к ним подошла грузная тетка с серебряным крестом поверх сиреневой водолазки.

Она сказала с улыбкой:

– You have to remember that these are children[34].

– Что? – переспросил папа.

– They are small human beings[35], – сказала она.

– I know[36]

, – ответил папа.

– They have feelings. They get scared[37].

– I know, – повторил папа.

– Just like you and me[38], – сказала она и опустила папе на плечо свою мягкую ладошку.

Папа кивнул и улыбнулся. Когда она ушла, он посмотрел на сына с дочкой и расхохотался. Сын расхохотался в ответ, дочка тоже, и все вместе они хохотали над теткой, которая думала, что папа не знает шведского (или это она не говорила по-шведски?), они хохотали над ее словами (а ведь он даже никого не шлепнул!). Они хохотали над тем, что хохочут, хотя точно не знали, почему хохочут. Когда все отсмеялись, папа пошел на кассу и купил мороженого, а когда вернулся с подносом, сын уже успел сосчитать, сколько все стоило и сколько папе дали сдачи. И пока они ехали домой, стоило папе только произнести «They have feelings», как все снова начинали хохотать, включая дочку, хотя она была еще слишком маленькая и не понимала смысла этих слов.