Отцовский договор

Сын непременно хочет сегодня с ним встретиться, потому что всю следующую неделю он сидит дома с детьми, и один на один они могут увидеться или сегодня или никогда. Они договариваются о встрече. Папа опять засыпает. Когда он просыпается, сын ходит по квартире.

Он открыл дверь и сам себя впустил. С кухни раздается его раздраженное оханье. Он недоволен. Как обычно.

Родился недовольным, недовольным и умрет. В присутствии сына невозможно хоть что-то сделать правильно.

Задаешь вопросы – в о все суешься. Не задаешь – будет недоволен, потому что ты не интересуешься его невероятно скучной жизнью. Привезешь с собой еду – обвинит в том, что ты импортируешь тараканов. Не привезешь – рассердится, если попросишь его купить самое необходимое. Задержишься на месяц – лишишь его возможности работать. Пробудешь десять дней – не успеешь встретиться с его детьми. И что бы ни происходило вокруг, он все умудрится связать с историческими моментами, о которых никто кроме него не помнит. Можно вместе посмотреть футбол по телевизору, посидеть в кафе, прогуляться по Дроттнинггатан. Жизнь вокруг продолжается, и незачем ворошить прошлое. Но он всегда найдет способ: скажет, что расцветка формы у футбольной команды напоминает ему картину, которая висела в коридоре у папиной больничной палаты. Держа на весу чашку с кофе, спросит, помнит ли папа, как повздорил с той толстой теткой в Макдоналдсе. Идя в горку в сторону Тегнерлундена[59], скажет совсем уж невпопад:

– А помнишь, как мы стояли на кухне в старой квартире и ты отвесил мне затрещину?

Папа не помнит никакой затрещины. Не было никакой затрещины. Зато папа помнит, как сын был прыщавым подростком с жировыми складками на животе. Он общался не с теми ребятами и одевался как гангстер, повязывал голову красной банданой на пиратский манер, ходил в мешковатых джинсах, которые полоскались по ветру, он возвращался домой из молодежного центра и смотрел на папу с явным отвращением только потому, что папе нездоровилось. И вот как-то, когда они стояли на кухне, папа спросил, очень дружелюбно, как у сына дела с учебой, на что сын ответил, что все нормально, а папа сказал, что главное в жизни – э то сделать как можно больше, на что сын сказал, что папа-то не слишком много делает, и папа вышел из себя.

Но никакой затрещины не было, вряд ли он его даже ткнул, сын ему благодарен должен быть, что он его как следует не проучил, а то ему бы это еще лучше запомнилось.

Они заходят в кафе.

– Я угощаю, ты платишь, – говорит папа и смеется своей удачной шутке.

Он позволяет сыну угостить себя. Это знак того, что сын стал взрослым, сигнал для окружающих, что у сына есть работа не хуже, чем у отца. Но сын недоволен. Он никогда не бывает доволен. Как только они садятся за столик, сын начинает перечислять все, с чем помог папе за последние годы. Он бронировал папе билеты, переводил деньги с одного счета на другой, получал папину почту.

– Неужели так сложно пару конвертов вскрыть? – спрашивает папа. – И банковский счет у меня исправно работал. Ты мне сам предложил сменить его на интернет-банк, потому что там процентная ставка лучше.

Сын молчит.

– А билеты я и сам могу себе бронировать, ты меня просто научи интернетом пользоваться.

– У тебя компьютера нет, – отвечает сын. – И банковской карты.

– Так закажи мне, – говорит папа.

– Это денег стоит, – отвечает сын.

– Какая разница. Главное, чтобы мы с тобой ладили. Я не хочу с тобой ссориться.

Но сын не настроен на компромисс. Он хочет войны. Он обвиняет папу в том, что тот никогда не прибирает за собой. Утверждает, что папа что-то там стащил из конторы. Говорит, что папа дает о себе знать, только когда ему нужна помощь, что неправда, ведь это сын никогда ему не звонит.

– Это что, суд? – спрашивает папа. – В чем меня обвиняют?

– Ни в чем, – отвечает сын.

– Почему же ты хочешь вышвырнуть меня на улицу?

Сын вздыхает.

– Никто тебя на улицу не вышвыривает. Ты здесь даже не живешь, как тебя можно вышвырнуть?

– А с мамой ты об этом говорил? – спрашивает папа.

– Она-то тут при чем?

– Поговори с ней, пока не сделал того, о чем будешь жалеть, – говорит папа.

– Я жалею только, что позволил всему этому тянуться столько лет, – отвечает сын.

Папа смотрит на сына. Он пытается понять, откуда в нем вся его злоба.

– Я просто хочу, чтобы у нас с тобой были другие отношения, – говорит сын. – Сначала я был ребенком, а ты взрослым. Потом я вырос, а ты превратился в ребенка. Вот бы мы с тобой когда-нибудь, пока еще не поздно, смогли вести себя друг с другом как взрослые.

Они сидят молча.

– Ты не взрослый, – говорит папа. – И никогда не вырастешь. Кто возится с подгузниками и живет на деньги жены, тот ребенок.

– Зачем ты так говоришь? – спрашивает сын. – Неужели ты не понимаешь, что обижаешь меня?

– Но это же правда, – говорит папа. – К то обижается на правду, тот не взрослый. Я всю жизнь сам о себе заботился. Мне никогда никто не был нужен. Никто.

– А как же те, кому ты был нужен? – говорит сын.

– Это кто же?

– Твои дети, например.