Падай, ты убит!

Федулову повезло — десять лет работы на поприще канализационного устройства ему зачли в подземный стаж, и пятидесяти лет он вышел на пенсию. Однако отдыхать не собирается, много работает — срисовывает картины Шишкина, Васнецова, частенько изображает «Незнакомку» Крамского, а уж когда вдохновение подопрет так, что спасу нет — на «Трех богатырей» руку поднимает. И получается. А что? Вполне. Жена, не ожидая, пока краска высохнет, несет федуловское творение на работу и вывешивает в курилке, в противопожарном уголке, между мужским и женским туалетами. И скромненько так прикрепляет бумажку с ценой. Когда десятку запросит, когда на четвертную замахнется, однажды даже полсотни удалось отхватить — рама больно дорого обошлась. Ну что, повисит, повисит картина неделю-вторую, глядишь: у кого-то душа и дрогнет, к прекрасному потянется — на подарок ли подслеповатой бабушке, или еще кому. А Федулова уж тут как тут, новую вывешивает, поскольку начальство запретило выставлять сразу несколько картин — не базар, дескать, нечего торжище устраивать в храме науки. Приходится в Измайловский парк ездить, но для Измайлова Федулов цветы рисует. Обожает ландыши. Изображать их проще, и, опять же, берут ландыши охотнее, у многих с ними воспоминания о молодости связаны. Старушки в основном берут, рано располневшие женщины и, конечно, мужчины — для подарков старушкам и рано располневшим женщинам. Дескать, помню, дескать, до сих пор душа трепещет. А Федулову того и надо — руками машет, в возбуждение впадает, иногда даже стихи про ландыши наизусть читает, а как-то магнитофон принес и запись крутанул — «Ландыши, ландыши, первого мая привет...» Сам себя записал и перед публикой исполнил. Помогло. Три произведения в тот день продал по пятнадцать рублей каждое. Он и рамки сам делает, насобачился такие рамки сколачивать, что другие живописцы просят, деньги предлагают. Поэтому последнее время Федулов на рамки переключился — выгоднее.

Зубы Федулов так и не вставил, даже наоборот, несколько штук потерял, поэтому оставшиеся выглядят еще крупнее и даже с некоторым вызовом. К девушкам в троллейбусах он больше не пристает, но провожает, провожает, шельмец, их глазами, будто понять пытается — что ему нужно от этой незнакомой гражданки с загорелыми коленками и открытой шеей? И выступы у нее опять же на груди, и какое-то значение светится в глазах... Промучавшись минуту-вторую, Федулов отворачивается, так и не поняв, что его растревожило, что разволновало.

А Федулова этому только рада. Жизнь ее стала спокойнее, она даже слегка пополнела против прежнего, хотя в это и трудно поверить. Привычку оттягивать резинку трусов и шаловливо постреливать ею позабыла, поскольку теперь попросту не может найти резинку в складках, не может оттянуть и щелчка не получается. Если муж задерживается, она знает, что не прилип он к проходящей мимо юбке, не устремился вслед за чьим-то подолом, он сидит во дворе с доминошниками, и ей достаточно крикнуть погромче с балкона, чтобы через минуту он был дома. Федулов знает, зачем его звали, он входит и, не говоря ни слова, начинает выдавливать краску из тюбиков — на мольберте стоит полотно с тщательно, по клеточкам, срисованными детьми, убегающими от грозы.

Посильный вклад в семейный достаток вносит и Федулова — случает собак и торгует щенками. Помоталась она как-то по московским базарам, обществам, ханыгам и раздобыла суку ньюфаундленда, ленивое, постоянно беременное существо, которое занимает половину спальни. Наладилась Федулова где-то ее оплодотворять и торгует детишками своей несравненной Жозефины. Щенок стоит, к примеру, двести рублей, приносит Жозефина каждый раз не менее пяти — семи, так что свою ставку кандидата наук Федулова удваивает. Это тем более существенно, что их институт по разработке новых способов лужения собираются разогнать, поскольку лудить стало совершенно нечего. А то ведь до чего дошли — разработали способ латания старых самоваров с помощью лазера в условиях разреженного космического пространства. Выдающееся достижение, ничего не скажешь, но институт все-таки распускают. Говорят, сначала в порядке эксперимента, а если народное хозяйство выдержит этот удар, то и насовсем.