Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Калі мора бывала не надта бурным, мы часта выязджалі на маленькай гумавай лодцы і рабілі здымкі. Я ніколі не забуду нашай першай спробы. Акіян быў такі спакойны, што дваім з нас захацелася спусціць на ваду маленькую лодку, падобную на паветраны шар, і крыху папрацаваць вёсламі. Толькі яны адплылі ад плыта, як адразу ж пакінулі веславаць і пачалі рагатаць на ўсё горла. Іх адносіла ўсё далей, яны то знікалі між хвалямі, то зноў паказваліся, і кожны раз, варта было ім толькі кінуць позірк на нас, як яны зноў так гучна смяяліся, што іх галасы звінелі над пустэльным акіянам. Нічога не разумеючы, мы азіраліся навакол і не бачылі нічога камічнага, калі не лічыць нашых уласных кудлатых галоў і барадатых твараў; але паколькі два таварышы, што знаходзіліся ў лодцы, павінны былі ўжо да гэтага прывыкнуць, у нас закралася думка, што яны раптам звар’яцелі. Магчыма, сонечны ўдар. Абодва хлопцы, зусім абяссілеўшы ад смеху, насілу вылезлі з лодкі назад на «Кон-Цікі» і, цяжка дыхаючы, са слязьмі на вачах пачалі ўгаворваць нас праехацца і паглядзець самім.

Я і яшчэ адзін спадарожнік скочылі ў гумавую лодку, якая танцавала на вадзе побач з нашым суднам; хваля падхапіла лодку і аднесла яе ад плыта. Мы адразу ж плюхнуліся на сядзенні лодкі і дзіка зарагаталі. Нам прыйшлося як мага хутчэй караскацца назад на плыт і супакойваць тых, хто не паспеў яшчэ пабыць у лодцы, бо яны думалі, што мы абодва з’ехалі з глузду. Гэта мы самі і наш горды карабель зрабілі на нас такое неймавернае, як у недарэчным сне, уражанне, калі мы ўпершыню глянулі на ўсё здалёк. Да таго часу нам ні разу не даводзілася бачыць плыт у адкрытым акіяне збоку. Бярвенні знікалі нават за самымі маленькімі хвалямі, і мы бачылі — калі нам наогул удавалася штонебудзь убачыць — толькі нізкую каюту з шырокімі дзвярыма і натапыраным дахам з лісця, які падскакваў сярод хваль. Плыт нагадваў сабой старэнькую, мілую сэрцу нарвежскую пуню, дзе складваюць сена на зіму; пуня гэтая, пахіліўшыся набок, бездапаможна плыла ў адкрытым акіяне, куды гналі яе хвалі, а ў ёй знайшлі сабе прытулак загарэлыя барадатыя бадзягі. Такі ж міжвольны смех ахапіў бы нас, калі б мы ўбачылі, што хтосьці плыве за намі па акіяне ў ночвах. Нават звычайная хваля, калі яна перакочвалася цераз край плыта, залівала да палавіны адлегласць паміж бортам і сцяной каюты, і здавалася, вось-вось яна рынецца ў шырока расчыненыя дзверы, за якімі, пазяхаючы, ляжалі кудлатыя барадачы. Потым недарэч ная пуня зноў з’яўлялася на паверхні, і бадзягі ў каюце па-ранейшаму ляжалі такія ж сухія, валасатыя, жывыя і здаровыя, як і дагэтуль. Калі набягала больш высокая хваля, то каюта, і парус, і ўся мачта маглі знікнуць за гарою вады, але ў наступную хвіліну каюта з бадзягамі была, вядома, зноў тут як тут.

Усё гэта мела неважнецкі выгляд, і нам даволі цяжка было зразумець, чаму ўсё ішло так шчасліва на борце нашага своеасаблівага судна.

У наступны раз, калі мы адплылі ў лодцы, каб як след пасмяяцца з сябе, ледзь не здарылася няшчасце. Вецер і хвалі былі, як выявілася, мацнейшымі, чым мы меркавалі, і «Кон-Цікі» пракладваў сабе дарогу сярод хваль з куды большай хуткасцю, чым мы маглі думаць. Ратуючы сваё жыццё, мы вымушаны былі веславаць з усяе сілы, стараючыся дагнаць незгаворлівы плыт, які не мог ні спыніцца і пачакаць, ні павярнуць назад. Нават тады, калі нашы таварышы на борце «Кон-Цікі» спусцілі парус, вецер так дзьмуў у бамбуковую каюту, што бальзавы плыт несла на захад з такою ж хуткасцю, якую мы маглі развіць з дапамогай маленькіх цацачных вёсел у нашай круглай гумавай лодцы, што скакала на хвалях. У кожнага была толькі адна думка: любою цаною мы павінны зноў быць р.азам. Мы правялі ў акіяне жахлівыя хвіліны, перш чым нам удалося дагнаць плыт і, залезшы на яго, апынуцца зноў дома, сярод таварышаў.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии