Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

— Зусім правільна, што Паўднёвая Амерыка была радзімай некаторых самых цікавых старажытных цывілізацый і што мы не ведаем, хто былі гэтыя людзі і куды яны зніклі пасля таго, як да ўлады прыйшлі інкі. Але адно мы ведаем безумоўна — ні адзін з народаў Паўднёвай Амерыкі не перасяліўся на астравы Ціхага акіяна.

Ён дапытліва зірнуў на мяне і гаварыў далей:

— I ведаеце чаму? Адказ вельмі просты. Яны не маглі трапіць туды. У іх не было лодак!

— Але ў іх былі плыты, — нерашуча запярэчыў я. — Вы ведаеце, плыты з бальзавага дрэва[7].

Стары вучоны ўсміхнуўся і спакойна сказаў:

— Ну, паспрабуйце зрабіць падарожжа з Перу да астравоў Ціхага акіяна на плыце з бальзавых дрэў.

Я не знайшоў, што адказаць. Ужо было позна. Мы абодва падняліся. Стары вучоны, развітваючыся, дабрадушна паляпаў мяне па плячы і сказаў, што заўсёды гатовы да маіх паслуг, калі мне спатрэбіцца дапамога. Але ў будучым я павінен спецыялізавацца або на Палінезіі, або на Амерыцы і не блытаць дзве зусім розныя антрапалагічныя вобласці. Ён зноў схіліўся над сталом.

— Вы забылі гэта, — прамовіў ён, падаючы мой рукапіс.

Я кінуў позірк на назву: «Палінезія і Амерыка; даследаванне дагістарычных сувязей». Сунуўшы рукапіс пад паху, я панура паплёўся ўніз па лесвіцы і, апынуўшыся на вуліцы, змяшаўся з натоўпам.

У гэты вечар я падаўся ў адзін з ціхіх завулкаў у Грынвіч Віледж[8] і пастукаўся ў дзверы старога аднапавярховага дома. Я любіў прыходзіць сюды са сваімі маленькімі праблемамі, калі адчуваў, што праз іх пачынаю траціць свой душэўны спакой.

Шчуплы чалавечак з доўгім носам спачатку толькі чуць-чуць прачыніў дзверы, а потым з шырокай усмешкай на твары расчыніў іх насцеж і літаральна ўцягнуў мяне ў дом. Ён прывёў мяне адразу ж на маленькую кухню і тут жа запрог у работу — прымусіў насіць талеркі і відэльцы, а сам тым часам узяўся падвойваць порцыю нейкай вельмі смачнай, мяркуючы па паху, стравы, якая смажылася на газавай пліце.

— Вы цудоўна зрабілі, што зайшлі. Як справы?

— Горш і быць не можа, — адказаў я. — Ніхто не хоча чытаць рукапіс.

Ён разлажыў сваю смажаніну па талерках, і мы пачалі вячэраць.

— Можна падумаць, — сказаў ён, — што ўсе, у каго вы былі, лічаць вашу ідэю недаўгавечнай фантазіяй. Ведаеце, тут, у Амерыцы, часта сутыкаешся з мноствам самых кур’ёзных ідэй.

— Справа не толькі ў гэтым, — сказаў я.

— Вядома, — згадзіўся гаспадар. — I ў вашым падыходзе да пытання. Яны спецыялісты ўсе без выключэння, і яны не вераць у метад работы, які ўрываецца ва ўсе спецыяльнасці — ад батанікі да археалогіі. Яны абмяжоўваюць поле сваёй дзейнасці, каб не распыльвацца і глыбока вывучаць пытанне з усімі падрабязнасцямі. Сучасная навука патрабуе, каб кожная спецыяльнасць рылася ў сваёй уласнай ямцы. Ніхто не прывык займацца разборам і супастаўленнем таго, што здабыта з розных ямак.

Ён падняўся і дастаў тоўсты рукапіс.

— Зірніце, — сказаў ён. — Мая апошняя работа пра малюнкі птушак на вышыўках кітайскіх сялян. Я патраціў на яе сем гадоў. Але яе адразу прынялі да друку. У нашы дні попыт на манаграфіі.

Карл, безумоўна, меў рацыю. Але вырашыць праблемы Ціхага акіяна без усебаковага асвятлення іх мне здавалася такой жа немагчымай справай, як немагчыма разабрацца ў складанай шахматнай пазіцыі, калі ўлічваць рух фігур толькі свайго колеру.

Мы прыбралі са стала, і я пачаў дапамагаць Карлу выціраць памытую пасуду.

— З Чыкагскага ўніверсітэта нічога няма?

— Нічога.

— А што вам сказаў сёння ваш стары прыяцель у музеі?

Я адказаў, насілу падбіраючы словы:

— Ён зусім не зацікавіўся. Ён сказаў: паколькі ў індзейцаў былі толькі звычайныя плыты, то, няма чаго і думаць аб тым, што яны маглі адкрыць астравы Ціхага акіяна.

Маленькі чалавечак раптам з усяе сілы пачаў выціраць талерку, быццам спаганяючы на ёй злосць.

— Так, — загаварыў ён нарэшце. — Па праўдзе кажучы, мне гэта таксама здаецца практычным пярэчаннем супроць вашай тэорыі.

Я тужліва зірнуў на маленькага этнографа, якога лічыў сваім верным саюзнікам.

— Не зразумейце мяне няправільна, — паспяшаўся дадаць ён. — Я думаю, што праўда на вашым баку, але разам з тым усё так няясна. Мая праца аб вышыўках пацвярджае вашу тэорыю.

— Карл, — сказаў я, — я абсалютна ўпэўнены, што індзейцы пераплылі Ціхі акіян на сваіх плытах, і гатовы сам пабудаваць такі плыт і пераплысці акіян толькі для таго, каб даказаць, што гэта магчыма.

— Вы звар’яцелі!

Мой сябар палічыў гэта за жарт і нават засмяяўся ад такой недарэчнай думкі.

— Вы звар’яцелі! На плыце?

Ён не знаходзіў слоў і толькі недаверліва глядзеў на мяне, нібы чакаючы, што я вось-вось усміхнуся, пацвярджаючы, што я пажартаваў.

Ён не дачакаўся ўсмешкі. Я зразумеў цяпер, што сапраўды ніхто не згодзіцца з маёй тэорыяй, хаця б толькі таму, што паміж Перу і Палінезіяй ляжыць бязмежны акіян, а каб пераплысці яго, я нічога не мог прапанаваць, апрача дагістарычнага плыта.

Карл няўпэўнена глядзеў на мяне.

— Цяпер мы пойдзем і вып’ем па чарцы, — прапанаваў ён.

Мы пайшлі і выпілі па чатыры.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии