Читаем Падарожжа на «Кон-Цікі» полностью

Прыемна было апынуцца тут. Мы задаволена ўсміхаліся самі сабе і цешыліся спакоем; кожны зрабіў сабе з пальмавых лісцяў пасцель, папярэдне прыбраўшы абломкі галін каралаў, якія зусім недарэчы тырчалі з пяску. Да надыходу ночы мы падрыхтавалі вельмі зручнае месца для сну, а ў сябе над галавой мы бачылі барадаты твар добрага старога Кон-Цікі. Ён больш не выпінаў свае грудзі пад напорам усходняга ветру. Цяпер ён нерухома ляжаў на спіне і пазіраў на зоркі, што мігцелі над Палінезіяй.

На кустах вакол н.ас віселі мокрыя флагі і спальныя мяшкі, а намоклае адзенне ляжала і сохла на пяску. Яшчэ адзін дзень на гэтым сонечным востраве, і ўсё як след высахне. Нават радысты былі вымушаны спыніць сваю работу і чакаць заўтрашняга дня, калі сонца высушыць іх апаратуру. Мы знялі з кустоў спальныя мяшкі і залезлі ў іх, пры гэтым кожны выхваляўся, што ў яго самы сухі мяшок. Пераможцам прызналі Бенгта: калі ён павярнуўся, яго мяшок не захлюпаў. Якая раскоша — мець магчымасць спакойна заонуць!

Прачнуўшыся на світанні, мы ўбачылі, што парус над намі правіс і напоўнены чыстай празрыстай дажджавою вадой. Бенгт паклапаціўся аб гэтым неспадзяваным падарунку неба, а потым, не спяшаючыся, спусціўся да лагуны і выкінуў на бераг некалькі смешных з выгляду рыбін, якіх ён завабіў у каналы, што пракапаў у пяску.

Ноччу ў Германа разбалелася шыя і спіна ў тых месцах, якія ён пашкодзіў сабе перад адплыццём з Лімы, а ў Эрыка быў прыступ даўно забытага ім прастрэлу. У астатнім наша прагулка цераз рыф абышлася надзвычай шчасліва: мы ўсе мелі нязначныя раны і драпіны, толькі Бенгт, якога мачта, падаючы, ударыла па лбе, атрымаў лёгкае зрушэнне. Самы пацешны выгляд меў я: рукі і ногі былі пакрыты сіне-чорнымі сінякамі — так моцна я сціскаў імі вяроўку.

Ніводзін з нас, зрэшты, не адчуваў сябе так кепска, каб выгляд зіхатлівай празрыстай лагуны не спакусіў яго хуценька пакупацца перад снеданнем. Лагуна была вялізная. Удалечыні яна была сіняя і ад пасату пакрывалася рабізной; і яна была такая шырокая, што мы ледзь маглі распазнаць рад ахутаных блакітнай смугой, зарослых пальмамі астравоў, якія акружалі атол з працілеглага боку. Але тут, на падветраным баку астравоў, пасат мірна шапацеў у пёрыстым лісці пальмаў, што злёгку пагойдваліся, а лагуна ляжала ўнізе, нібы нерухомае люстра, і адбівала ў сабе ўсю іх прыгажосць. Горка-салёная вада была чыстая і празрыстая; ярка афарбаваныя каралы, якія ляжалі на глыбіні амаль трох метраў, здавалася, былі так блізка ля паверхні, што мы, купаючыся, баяліся парэзаць аб іх ногі. У вадзе кішэлі цудоўныя разнавіднасці рыб самай разнастайнай афарбоўкі. Перад намі адкрываўся дзівосны свет, поўны забаў. Вада была ў меру халаднаватая, каб асвяжаць, а паветра сухое і нагрэта сонцам да прыемнай цеплыні. Але сёння трэба было хутчэй вылазіць на бераг: Раратонга перадасць трывожныя паведамленні, калі да канца дня не атрымае з плыт.а ніякіх вестак.

Шпулькі і іншыя дэталі радыёперадатчыка былі раскладзены на зусім сухіх каралавых плітах і сохлі на трапічным сонцы. Тарстэйн і Кнут паступова злучалі і зашрубоўвалі іх. Мінула ўся раніца, і становішча рабілася ўсё больш і больш напружаным. Мы закінулі ўсе іншыя справы і акружылі нашых радыстаў, спадзеючыся хоць чым-небудзь дапамагчы ім. Мы павінны быць у эфіры да дзесяці гадзін вечара. К таму часу скончыцца трыццацішасцігадзінны тэрмін, і радыёаматар з Раратонгі пачне выклікаць самалёты і выратавальныя экспедыцыі.

Настаў поўдзень, потым вечар, і сонца зайшло. Хапіла б толькі вытрымкі ў чалавека на Раратонзе! Сем гадзін, восем, дзевяць. Напружанне дасягнула сваёй гранічнай мяжы. Ніводнай адзнакі жыцця ў перадатчыку, але прыёмнік NC-173 пачаў ажываць ля самага нізу шкалы, дзе слаба гучала нейкая музыка. Але на аматарскім дыяпазоне нічога не было чуваць. Паступова, аднак, гукі пачалі прабівацца — мабыць, усё залежала ад сырой абмоткі, якая прасыхала з аднаго канца. Перадатчык быў усё яшчэ мёртвы — усюды кароткія замыканні і іскры.

Заставалася менш гадзіны. Нічога не будзе! Перадатчык выйшаў са строю, і мы парашылі зноў выпрабаваць маленькі падпольны перадатчык, якім карысталіся ў час вайны. Некалькі спроб мы ўжо рабілі на працягу дня, але без усякага выніку. Можа, ён цяпер крыху падсох? Усе батарэі былі зусім сапсаваны, і, каб атрымаць ток, нам давялося круціць маленькую ручную дынамку. Гэта была нялёгкая работа, і мы, чатыры прафаны ў радыётэхніцы, увесь дзень сядзелі і круцілі гэтую д’яблаву штуку.

Трыццаць шэсць гадзін павінны былі хутка скончыцца. Я памятаю, як хтосьці шаптаў: «сем мінут», «пяць мінут», і потым больш ніхто не глядзеў на гадзіннік. Перадатчык па-ранейшаму быў нямы, але прыёмнік нешта м,армытаў ужо блізка да патрэбнай нам хвалі. Раптам ён затрашчаў на хвалі аматара з Раратонгі, і мы вырашылі, што ён вядзе размову з радыёстанцыяй на Таіці. Неўзабаве мы злавілі наступны абрывак радыёграмы, якую перадавалі з Раратонгі:

«...ніводнага самалёта на гэты бок астравоў Самаа. Я зусім упэўнены...»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии