Вокруг раны, весело жужжа, вились мухи; львица подняла голову, щелкнула на них зубами и сразу тихонько мяукнула – это движение вызвало острую боль; длинным шершавым языком она принялась тщательно вылизывать пулевое отверстие, ловко подбирая розовые струйки свежей водянистой крови. Потом устало опустила голову и снова закрыла глаза.
Пунгуш чувствовал ветер не хуже штурвального на парусном судне, поскольку и для него это умение являлось жизненно важным. В любое время дня и ночи он точно знал силу ветра и его направление, заранее предчувствуя любое его изменение, и он не нуждался в том, чтобы таскать с собой коробочку с пеплом или слюнявить палец, ему хватало одной интуиции.
Сейчас он осторожно продвигался к раненому животному, заходя с подветренной стороны. Ему и в голову не приходило благодарить провидение за то, что задувает восточный ветерок, благодаря которому он будет находиться на одной линии между кошкой и границей Чакас-Гейт.
Точно рассчитав крайний предел ее тонкого слуха, Пунгуш бесшумно, как тень облака по земле, подходил к кошке все ближе; когда до нее оставалось около трехсот ярдов, зулус опустился на колени лицом к ней.
Раз десять, глубоко дыша, он вентилировал легкие; раз десять его огромные грудные мышцы поднимались и опадали, пока кровь не насытилась достаточным запасом кислорода. Вот он вдохнул полной грудью в последний раз, вытянул шею под определенным углом и приложил рупором ладони к раскрытому рту.
Из самой глубины напрягшейся груди вырвалось низкое дробное урчание, которое в естественном ритме то усиливалось, то стихало и вдруг закончилось негромким резким кашлем.
Львица сразу же вскинула голову и настороженно подняла уши торчком, глаза ее вспыхнули желтым огнем. Как ни страдала она от боли, страха и смятения, львица уловила зов ее старого кота, то низкое, далеко слышное призывное урчание, которым он так часто указывал ей направление во время охоты и которым звал ее к себе в густых зарослях кустарника.
Преодолевая невыносимую боль, она встала; ее раненая мышца закоченела от долгого лежания, шею, плечо и грудь ломило, словно от удара о камень. Но тут вдруг она в первый раз услыхала далекий лай собачьей своры. На них с ее самцом и раньше спускали охотничьих собак, и, заслышав этот звук, она почувствовала прилив свежих сил.
Секунду, тяжело дыша, она постояла на трех лапах, стараясь не тревожить переднюю правую. И двинулась вперед, поскуливая от боли. Львица высоко держала больную ногу и при каждом шаге припадала на левую, чтобы не потерять равновесия.
Марк наблюдал за ней сверху. Он видел, как желтая кошка наконец поднялась и медленно заковыляла на запад. А далеко впереди от нее, стараясь держаться вне поля ее зрения, бежал рысью крупный зулус; всякий раз, когда она спотыкалась и припадала к земле, он останавливался и снова призывно звал ее голосом самца, и всякий раз львица отвечала ему страстным ворчливым мяуканьем, снова поднималась и ковыляла за ним на восток, прямо к дремлющим в голубой дымке скалам, стоящим на страже долины реки Бубези.
Марк и раньше слышал охотничьи байки; его дед Андерс, например, утверждал, что его оруженосец-зулус, погибший в 1884 году от слоновьего бивня на реке Саби, может подражать голосу львов. Но лично Марк никогда не видел, как это делается, и считал его рассказ красочной, но маловероятной легендой, хотя старику в этом не признавался.
Теперь это происходило у него на глазах, но Марк все равно не хотел верить в то, что видит. Он зачарованно наблюдал за происходящим – с его высокого места зрелище открывалось как на ладони; только изменившийся тон собачьего лая заставил его снова повернуть бинокль на восток.
Свора остановилась у скалистой бровки горного кряжа, где Марк оставил свою приманку, и беспорядочно мельтешила на месте. Собак было восемь или девять, все нечистокровные терьеры, бурские гончие и риджбеки.
Решительный и дружный лай уверенно идущих по следу собачек сменился какофонией из жалобного визга и тявканья, а догнавший их Дирк Кортни вертелся между ними на лошади, яростно раздавая направо и налево удары плеткой.
Взяв Троянца под уздцы, Марк повел его вниз по склону, стараясь идти так, чтобы его прикрывали деревья и камни; словом, прятался за чем только можно, хотя оставался вполне уверен, что охотники слишком заняты своими проблемами, чтобы поднять голову и заметить его.
Он добрался до того места, где только что лежала львица, срезал ножом ветку погуще и, орудуя ею, как метлой, стал уничтожать следы, которые могла оставить львица.
Марк медленно двигался на запад, к Чакас-Гейт, каждые несколько минут останавливаясь, чтобы прислушаться в ожидании, когда донесется призывное урчание льва, после чего снова шел дальше, внимательно глядя в землю и сметая веткой любой оставленный львицей след.
Уже в сумерках они поднялись на невысокую седловину между холмами и медленной растянутой цепочкой вышли к реке Бубези.