Памяти Пушкина

Таким образом, в выборе сюжетов, типов, отдельных мотивов поэты чистого искусства также заметно тяготеют к Пушкину, как то бросается в глаза и при сличении их общих взглядов на искусство. Но приходится отметить, что даже в области чистого искусства поэты, как Фет, Полонский, Майков и др. подотстали от своего великого учителя. По замечанию критика, который сам стоит на почве чистого искусства, муза Пушкина и Лермонтова была не только музой красоты и природы – она была музой человеческих страстей, борьбы, страдания, всего безграничного и бурного океана жизни. Муза Майкова, Фета и Полонского значительно сузила поэтическую программу Пушкина и Лермонтова. Она боится бурь исторических и душевных, слишком резкого современного отрицания, слишком горьких и болезненных сомнений, слишком разрушительных страстей и порывов. По-видимому, она возобновила в поэзии мудрое правило Горация о мире во всем, об «aurea medio-critas» (золотая середина (лат.). – Примеч. ред.

), и поклонилась античному идеалу. Это муза тихих книгохранилищ, уединенных садов, музеев, семейного очага, спокойных и созерцательных путешествий, мирных радостей и невозмутимой веры в идеал. Положительно, люди эти внушают зависть своим здоровьем: тишина патриархального детства и вкусные хлеба помещичьих обломовских гнезд пошли им впрок. Нестареющие певцы, вдохновенные в 70 лет, они моложе молодых поэтов более нервного и мятежного поколения. Если собрать все печали и сомнения, которые отразились за полвека в произведениях Фета, Полонского и Майкова, если сделать из этих страданий экстракт, то все-таки не получится даже и капли той неиссякаемой горечи, которая заключена в 12 строках лермонтовского «и скучно, и грустно, и некому руку подать» или в пушкинском «Анчаре». Вот в чем ограниченность этого поэтического поколения. Увлеченное служением одной стороне искусства, оно произвольно отсекло от поэзии, как «злобу дня», не только преходящие гражданские мотивы, но и все, что составляет, помимо красоты, важнейшую часть наследия Пушкина и Лермонтова, т. е. вечные страдания человеческого духа, мятежный, неугасающий огонь Прометея, восставшего на богов.

Форма осталась совершенной, содержание обеднело и сузилось. Пушкин и Лермонтов не менее жрецы вечного искусства, не менее артисты, чем Майков, Фет и Полонский, однако это не мешает Пушкину и Лермонтову быть современными и близкими к действительности, понимать и разделять все, чем страдало их поколение[600].

С другой стороны, сам Пушкин хотя и клеймил «чернь» в тяжелые минуты, однако бессмертие свое основал на известности именно в народе, а не в кружке избранных; народу служил Пушкин, как ни возмущался подчас его непониманием, и, подводя итоги своей деятельности, в характеристику своей поэзии внес незабвенные слова:

И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я свободуИ милость к падшим призывал.