Эта художественная сторона пушкинских произведений общепризнана и оценена по достоинству даже в рядах той партии, откуда раздавались наибольшие нападки на Пушкина, и, например, по отзыву Чернышевского, «художнический гений Пушкина так велик и прекрасен, что хотя эпоха безусловного удовлетворения чистою формою для нас миновалась, мы доселе не можем не увлекаться дивною, художественною красотой его созданий. Он истинный отец нашей поэзии, он воспитатель эстетического чувства и любви к благородным эстетическим наслаждениям в русской публике, масса которой чрезвычайно значительно увеличилась благодаря ему, – вот его права на вечную славу в русской литературе»[589]
.Плоды такого эстетического воспитания показались еще при жизни А.С. Пушкина, и вокруг великого учителя стала группироваться известная пушкинская плеяда. Веяние пушкинского гения коснулось не только ближайших друзей Пушкина – Дельвига и Языкова, сказалось не только у мелких поэтов того времени, но и у таких, как своеобразный поэт-гражданин Рылеев[590]
, сильный и самобытный Баратынский или князь Вяземский, писатель старой школы, классик по натуре.Поэты, выступившие на свое поприще после Пушкина, в значительной степени вызванные им, тягогели к Пушкину и были отмечены печатью ее еще в большей степени, чем современники его. Для всех последующих истинных поэтов, какого бы направления они ни придерживались, Пушкин стал величавым «гением песен сладкозвучных», законодателем формы и вообще внешних приемов творчества, живым примером того, как должно в художественных образах воспроизводить явления окружающей нас жизни и нашего внутреннего мира. Какие явления жизни заслуживают поэтические воспроизведения и какая цель последнего – это уже другой вопрос, при решении которого не всегда дорожили заветами Пушкина или же толковали эти заветы и применяли их к делу довольно произвольно. Лишь Лермонтов остался на высоте поэзии своего предшественника, на произведениях которого он в буквальном смысле вырабатывал свою собственную поэзию; остальным бремя Пушкина оказалось не под силу.
Художественная красота, искренность и задушевность пушкинской музы стали идеалом т. н. школы поэтов чистого искусства, со знаменитым триумвиратом А.Н. Майкова, Я.П. Полонского и А.А. Фета во главе. Вслед за Пушкиным они
Идеалисты, сохранившие лучший пыл свой юности, они перенесли к нам искусство через тяжелую годину сомнений и отрицаний, когда заявлялось, что
«Отдавая полную справедливость непосредственным двигателям отечественного преобразования, ставя гражданскую деятельность весьма высоко», они, однако, верили, «что брожение вопросов, которые так сильно и так справедливо занимают врагов чистого искусства, есть не что иное, как применение к жизни общих теоретических истин, не принадлежащих исключительно той или другой стране, тому или другому веку, но составляющих достояние всего человечества в какие бы то ни было времена. Уяснение этих истин и приведение их к общему закону есть задача философии, а облечение в художественную форму – задача искусства. Отвергать искусство или философию во имя непосредственной пользы – все равно что не хотеть заниматься механикой, чтобы иметь более времени строить мельницы»[592]
.Столь высокое по своему значению, искусство в не меньшей степени свободно, и в духе известного пушкинского сонета «Поэту» и других подобных произведений жрецы чистого искусства восклицали: