Читаем Памяти Пушкина полностью

Пушкин не уподоблялся во всем этом Шатобриану. В отличие от последнего Пушкин избежал сочетания разочарования с христианским настроеним. Наш поэт, впадая в моменты мрачного раздумья, еще не был пламенным христианином и отрешился от мировой скорби, когда прильнул в христианству. Полный поворот к религиозному чувству произошел в нем не так скоро, отразился в его литературной деятельности не столь резко, и вообще Пушкин не был таким восстановителем авторитета христианства в литературе, каким оказался автор трактата о «Гении христианства» и «Мучеников». У нас этот авторитет не был так потрясен, как на Западе; и потому Пушкин, обратившись всем сердцем к христианству, не представил такой апологии последнего, как Шатобриан, и не осветил так его поэтической красы[515] и вдохновляющей силы. В этом отношении написанные в последние годы жизни Пушкина немногие строки о Евангелии (в заметке о сочинении Сильвио Пеллико «Об обязанностях человека») и религиозные стихотворения, конечно, не имели такого значения, как рассуждения Шатобриана, но зато сердечнее и искреннее, потому что вылились из глубины сердца вполне убежденного человека: возвратившись вполне к религиозной вере, Пушкин и в этом слился со своим народом, никогда не утрачивавшим ее. Потому же нельзя назвать Пушкина, подобно Шатобриану, восстановителем религиозного чувства в нашей поэзии: оно не замирало в последней так, как угасало по местам на Западе в XVIII веке. Но, конечно, Пушкин некоторыми из своих произведений, относящихся в последним годам его жизни, содействовал, как и Лермонтов, подъему религиозного чувства в нашей поэзии, несмотря на то что многие долго, очень долго не могли забыть «духа отрицания и сомнения» в нашем поэте.

Нельзя не признать, наконец, что и в самом выражении как скорби века, так и поворота к утешению, найденному в поэтической красе и вдохновляющей силе христианства, Шатобриан был не чужд искусственности[516] и приукрашивания[517]

. Как Рене не избежал кокетства, так и светская жизнь Шатобриана и увлечения его не соответствовали его меланхолии.

Пушкин же был свободен от этих противоречий слова и жизни. Он выказал себя великим поэтом в своей полной искренности. Он чужд риторики и декламаторства, драпировки и рисовки своего знаменитого французского современника.

В этом отношении не столь погрешал более могучий в своей личности и поэзии, кроме Шелли, величайший после Гёте из современных Пушкину поэтов Запада Байрон, затмивший славу Шатобриана, пронесшийся необычайно ярким, всех ослепившим метеором на горизонте европейской поэзии и доселе еще для многих остающийся в ореоле гордой и вместе мощной и великой души.

Действительно, Байрон резко выделялся из ряда поэтов того времени мощью своей индивидуальности и неуступчивостью условностям, огненностью и кипучестью своей натуры, крайнею отзывчивостью к явлениям современности, а равно и страстным и вместе мужественным отношением к основным вопросам человеческого существования и изображением блестящих идеалов могучей личности.

Славу Байрона сразу создала его поэма о странствованиях Чайльд Гарольда, в котором не раз нельзя не узнавать самого поэта. Это могучий и ярый представитель болезни века[518]. В Чайльд Гарольде, как и в его авторе, начали выражаться с чрезвычайною силою и уже достигать апогея безграничные стремления человека XIX столетия. Но Гарольд умел переносить свою скорбь стоически, с высокомерным презрением и находить утешение во время своих странствований, например в беседах с природой; он выказывает такие интересы, как энтузиазм ко всему великому, героичному, прекрасному в европейской истории, которых не обнаруживают его литературные предшественники. Не совсем справедливо поэтому Шатобриан в припадке характеризующего его тщеславия высказал однажды жалобу на то, что английский поэт нигде не помянул должным образом, чем был обязан своему французскому предшественнику. Следует признать, что поэма о странствовании Чайльд Гарольда – порождение более мужественного воображения, чем то, которое создало «Рене», и более высокого полета духа. Герой ее не отрекается от жизни, не бежит навсегда подальше от людей, не расточает своих сил в пустыне воображения. То же можно сказать и о творце Чайльд Гарольда Байроне. Этот поэт закончил свою жизнь сомнениями касательно познания мира в целом, скорбными и безутешными думами, но не обрекал себя на бездомное скитальчество в юдоли скорбей и не впадал в безразличие по отношению к тому, что творится здесь на земле. Байрон лелеял свободолюбивые мечты и стремление к мужественной борьбе. Соответственно тому он выдвигал романтический культ страстного и настойчивого героизма, изобразил ряд мятежных героев демонического пошиба, как бы обновляя древний титанический образ Прометея, воспроизведенный также другом Байрона – Шелли, образы Мильтонова Сатаны, Шиллерова сатанинского Карла Мора. Байроновский Дон Жуан также не лишен демонизма, которого не находим в пушкинском.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пушкинская библиотека

Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.
Неизвестный Пушкин. Записки 1825-1845 гг.

Эта книга впервые была издана в журнале «Северный вестник» в 1894 г. под названием «Записки А.О. Смирновой, урожденной Россет (с 1825 по 1845 г.)». Ее подготовила Ольга Николаевна Смирнова – дочь фрейлины русского императорского двора А.О. Смирновой-Россет, которая была другом и собеседником А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, Н.В. Гоголя, М.Ю. Лермонтова. Сразу же после выхода, книга вызвала большой интерес у читателей, затем начались вокруг нее споры, а в советское время книга фактически оказалась под запретом. В современной пушкинистике ее обходят молчанием, и ни одно серьезное научное издание не ссылается на нее. И тем не менее у «Записок» были и остаются горячие поклонники. Одним из них был Дмитрий Сергеевич Мережковский. «Современное русское общество, – писал он, – не оценило этой книги, которая во всякой другой литературе составила бы эпоху… Смирновой не поверили, так как не могли представить себе Пушкина, подобно Гёте, рассуждающим о мировой поэзии, о философии, о религии, о судьбах России, о прошлом и будущем человечества». А наш современник, поэт-сатирик и журналист Алексей Пьянов, написал о ней: «Перед нами труд необычный, во многом загадочный. Он принес с собой так много не просто нового, но неожиданно нового о великом поэте, так основательно дополнил известное в моментах существенных. Со страниц "Записок" глянул на читателя не хрестоматийный, а хотя и знакомый, но вместе с тем какой-то новый Пушкин».

Александра Осиповна Смирнова-Россет , А. О. Смирнова-Россет

Фантастика / Биографии и Мемуары / Научная Фантастика
Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков (1870–1939) – известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия. Его книга «Жизнь Пушкина» – одно из лучших жизнеописаний русского гения. Приуроченная к столетию гибели поэта, она прочно заняла свое достойное место в современной пушкинистике. Главная идея биографа – неизменно расширяющееся, углубляющееся и совершенствующееся дарование поэта. Чулков точно, с запоминающимися деталями воссоздает атмосферу, сопутствовавшую духовному становлению Пушкина. Каждый этап он рисует как драматическую сцену. Необычайно ярко Чулков описывает жизнь, окружавшую поэта, и особенно портреты друзей – Кюхельбекера, Дельвига, Пущина, Нащокина. Для каждого из них у автора находятся слова, точно выражающие их душевную сущность. Чулков внимательнейшим образом прослеживает жизнь поэта, не оставляя без упоминания даже мельчайшие подробности, особенно те, которые могли вызвать творческий импульс, стать источником вдохновения. Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М. В. Михайловой.

Георгий Иванович Чулков

Биографии и Мемуары
Памяти Пушкина
Памяти Пушкина

В книге представлены четыре статьи-доклада, подготовленные к столетию со дня рождения А.С. Пушкина в 1899 г. крупными филологами и литературоведами, преподавателями Киевского императорского университета Св. Владимира, профессорами Петром Владимировичем Владимировым (1854–1902), Николаем Павловичем Дашкевичем (1852–1908), приват-доцентом Андреем Митрофановичем Лободой (1871–1931). В статьях на обширном материале, прослеживается влияние русской и западноевропейской литератур, отразившееся в поэзии великого поэта. Также рассматривается всеобъемлющее влияние пушкинской поэзии на творчество русских поэтов и писателей второй половины XIX века и отношение к ней русской критики с 30-х годов до конца XIX века.

Андрей Митрофанович Лобода , Леонид Александрович Машинский , Николай Павлович Дашкевич , Петр Владимирович Владимиров

Биографии и Мемуары / Поэзия / Прочее / Классическая литература / Стихи и поэзия

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары