Пансионат

Она слышит глухой пушечный выстрел и оборачивается в недоумении. И лишь когда в стекло ударяют первые капли, понимает, что это был гром.

Ливень обрушивается сплошным потоком, заливая прозрачную стену магазина, дети отрываются от витрины и подбегают к стеклу, расплющивая об него носы. Снаружи мгновенно темнеет, как в сумерки, из-за приоткрытой двери веет мглистым холодом.

— Вот хорошо, — говорит продавщица. — А то сил не было от этой жары.

Ирина думает о них, об одиннадцати, шагающих сейчас под открытым небом неизвестно куда. У Рыжего дождевик, слава богу, что она вспомнила о дождевиках, в последний момент прихваченных на всякий случай, засунутых в карман позади кофра; она и не заглядывала туда, когда разбирала вещи…

А с детьми теперь и не вернешься назад — об этом она думает потом, во вторую очередь. Придется пересидеть ливень здесь, будем надеяться, он ненадолго.

Дети уже насмотрелись на льющуюся по стеклу воду и вернулись обсуждать насущное:

— Я возьму дракона и свисток…

— Мама сказала — одно!

— А я — мороженое.

— Тогда и я!

— Нет, — вступает Ирина, — мороженое не куплю, простудитесь. Видите, какой дождь?

— Маму надо слушаться, — поучает продавщица.

Она вызывает у Ирины чувство физической неодолимой гадливости — как будто силиконовая кукла притворяется человеком. Но это единственная связь с гипотетическим внешним миром, куда ушел Рыжий.

Подходит вплотную к прилавку, опирается на витрину и заводит разговор, подпустив в голос интимно-бабьих интонаций:

— А скажите, пожалуйста… У нас тут одной девочке рожать скоро — у вас тут можно заказать заранее вещичек детских, медикаментов, может быть?

Слово «медикаменты» лишнее, выпадающее из стилистики. Лицо продавщицы становится каменным:

— Тут не аптека.

— А где аптека? — Ирина чувствует, что оно витает где-то близко, словно невидимый в темноте звенящий комар — зацепка, ниточка, возможный системный сбой неизвестного всеобщего заговора, ключ к дальнейшей судьбе Рыжего, и тех, кто пошел с ним, и тех, кто остался.

Продавщица пожимает круглыми плечами и роняет:

— В городе. Ближе нету, — и внезапно смягчается. — А за детское я поспрашиваю, пускай заходит, может, завезут чего.

— Откуда завезут? Как туда попасть? — скороговоркой спрашивает Ирина. — В город? Вы же понимаете, это очень надо, ей же рожать…

— Женщина, вы берете или как?

Это машина, в ней программа, и поделать ничего нельзя. Все равно что пытаться получить из кондиционера снег или радугу. Разумнее использовать по назначению, и побыстрее:

— Три батончика.

— Ма-ам, а мне вот это со свистком, — заводит было Рыжий-Рыжий, но она так на него смотрит, что он осекается и покорно берет шоколадку.

Карина благодарно смотрит своими огромными глазищами. Слабо улыбается и облизывает губы тонким бледным язычком.

Стекло уже не заливает сплошным ливнем, но дождь зарядил, похоже, надолго, и отсиживаться в магазине больше не имеет смысла. Ирина озабоченно смотрит на детей, одетых слишком легко, с непокрытыми головами, даже и без капюшонов. Ничего, добежим быстро, а в номере переодену, сразу напою чаем. А пока будут греться, зайду в сорок восьмой, гляну, как она там.

Необходимость планировать, принимать решения, координировать, сопоставлять — дисциплинирует и возвращает в действительность. Так она, Ирина, жила всегда, только так она и способна жить вообще. И нет смысла думать о чем-то другом, о том, что не зависит от нее напрямую. В конце концов, от нее не так уж мало зависит.

— Дети, — в голосе звучит привычный металл, — сейчас мы очень-очень быстро…

…В сорок восьмом настежь распахнуто окно и пахнет дождем. Беременная женщина лежит на застеленной кровати и, кажется, задумчиво глядит в потолок. И лишь подойдя вплотную, Ирина понимает, что она спит.

Спокойное, идеально правильное лицо с легкими тенями под пушистыми дугами ресниц. Ровное беззвучное дыхание; сама Ирина ни разу не спала здесь так безмятежно. Под складками ситцевого платья шевелится купол живота, слава богу, что все обошлось, что она действительно смогла помочь, эта девочка-медичка. Ирина умиленно смотрит на выступивший под тонкой тканью бугорок от маленькой ножки. Надо зайти попозже, занести в номер ужин, последние недели этой женщине — как ее зовут? — лучше бы вообще не вставать…

Лежащая женщина что-то неразборчиво произносит, поворачивается на бок, улыбается во сне. И вдруг выговаривает отчетливо и ясно:

— Рыжий.

№ 36, стандарт, северный

(в прошедшем времени)

— Проверяют документы, — сказала бабушка на соседней скамейке. И голос у нее был такой довольный, что Карина засомневалась: а может, «раздавают всем конфеты»?

Со всех сторон дул холодный мокрый ветер, паром раскачивался на волнах, люди сидели на лавочках нахохлившись, как птицы. Собака Кудря примостилась возле огромной катушки с зеленым канатом и часто дышала, шевеля высунутым языком, похожим на розовый флаг.

Карина хотела снова пойти с ней поиграть, они уже как следует подружились, — но папа больно схватил за локоть и дернул на себя:

— Сиди. Пожалуйста, сиди.