«Благие намерения» немецких оккупантов были не столь очевидны тем римлянам, которые в первые два дня июня видели, как лихорадочно оккупанты сгоняют молодых мужчин и женщин для отправки на север – на принудительные работы. В Ватикан хлынули сообщения о немецких рейдах по католическим приютам для людей, чьи дома были разрушены. В послании, полученном 1 июня из школы, примыкающей к одному из таких приютов, говорилось, что в 1:00 здание окружили немецкие солдаты и итальянская полиция. К счастью, «мальчики смогли убежать благодаря помощи итальянской полиции. Девочки, собранные в большом помещении на первом этаже, выбрались оттуда через окно». Священник из еще одной школы сообщал, что в 2:00 (той же ночью) его учебное заведение оцепили солдаты, которые схватили пять молодых женщин и четырех мужчин и загнали их в грузовик. Священнослужитель писал: «Я опускаю описание душераздирающих сцен с родственниками увозимых, особенно с матерями, на глазах у которых забирали юных дочерей». В попытке сделать что-то Государственный секретариат Ватикана связался с отцом Панкрацио Пфайффером. Результаты этого обращения отражены в служебной записке, датированной 4 июня: «Отец Панкрацио передает, что мальчиков и девочек, захваченных немцами в последние дни, направляют в Германию на работы. С ними будут хорошо обращаться, и им будут хорошо платить»[910]
.Ватикан долго волновали опасности, с которыми Рим мог столкнуться в период между уходом немцев и приходом союзников, но перерыва между уходом одних и приходом других так не случилось. Последние дни мая ознаменовались ожесточенными боями на южных подступах к столице, где густые оливковые рощи служили хорошим укрытием для снайперов вермахта, в окопах полного профиля стояли пулеметы, а ряды колючей проволоки преграждали путь войскам союзников. Но теперь союзники быстро преодолевали этот последний рубеж немецкой обороны. Отряды гранатометчиков уничтожали немецкие танки, а пехотинцы палили из автоматов по немецким солдатам на лесистых холмах. Инженерные войска расширяли дороги, которые вскоре заполнялись союзническими танками, артиллерийскими орудиями, грузовиками и джипами. Гитлер 3 июня, когда союзники уже подходили к Вечному городу, лично приказал генерал-фельдмаршалу Кессельрингу не допускать превращения Рима в зону боев. Немцам предписывалось не предпринимать при отступлении ничего, что могло бы нанести ущерб городу[911]
.Вечером того же дня, в 23:00, немецкие оккупационные власти приказали Вайцзеккеру передать союзникам через Государственный секретариат Ватикана предложения Германии, касающиеся эвакуации из Рима. Немцы призывали союзников признать Рим открытым городом, где не должно быть каких-либо воинских частей. В обмен они обещали не участвовать ни в каких актах разрушения и не повреждать системы городского водо- и электроснабжения. На следующее утро кардинал Мальоне вызвал Осборна, чтобы передать ему предложение немецкой стороны. Британский посланник сразу же дал ответ от имени своего правительства: предложение объявить Рим открытым городом несерьезно[912]
.В ночь на 3 июня бесконечная череда немецких танков, грузовиков и других транспортных средств потянулась на север по улицам города. Немцы реквизировали весь транспорт, который мог сгодиться для эвакуации, – от личных авто до телег, запряженных быками. Для многих римлян это зрелище было чрезвычайно отрадным. Они девять месяцев провели в страхе перед немецкими оккупантами и их соратниками – итальянскими фашистами. Теперь же они смотрели, как измотанные, павшие духом немецкие солдаты тащатся на север, уходя от наступающей армии союзников. Монсеньор Тардини отмечал: «Картина удручающая, ибо перед нами подавленные, деморализованные, изможденные солдаты… но она и утешительная, так как мы видим униженными тех, кто издевался над людьми, мы видим раздавленными тех, кто чинил насилие». Римляне глядели на все это молча, опасаясь, что признаки торжества с их стороны заставят немцев открыть огонь[913]
.Не успели последние немецкие солдаты покинуть Рим 4 июня 1944 г., как в него начали входить союзнические части. Город ликовал, радуясь освобождению. Рим так и не стал местом сражения между оккупантами и союзническими войсками, и стреляли тут и там лишь в воздух – от радости. На следующий день, в 7:00, папа появился в окне своих покоев, расположенных на четвертом этаже Апостольского дворца, чтобы благословить собравшуюся толпу. Выглянув наружу, он с раздражением заметил американский танк, стоящий внизу на площади Святого Петра. На протяжении утра он три раза звонил Тардини, требуя, чтобы тот убедил военных убрать его[914]
.