Папа римский и война: Неизвестная история взаимоотношений Пия XII, Муссолини и Гитлера

Кардинал Мальоне вызвал к себе поверенного в делах итальянского посольства в Ватикане. Уже много месяцев кардинал чувствовал себя неважно, а в последние недели вообще частенько не мог встать с постели. Войдя в кабинет иерарха, Бабушио сразу заметил, что тот нездоров, но связал это с тем, что кардинал провел зиму в ватиканских дворцах, которые совершенно не отапливались. Кардинал считал, что теперь, когда немцы покинули Рим, даже плохое самочувствие не должно помешать ему поднять важный вопрос, решение которого нельзя откладывать. Папу беспокоило то, что после событий последних месяцев победители не проявят должного «милосердия» в отношении итальянских коллаборационистов. Мальоне попросил Бабушио передать королевскому правительству просьбу понтифика о снисхождении к ним[915].

К 18:00 6 июня большая толпа снова собралась на площади Святого Петра. Газета L'Osservatore Romano, превознося папу и называя его Defensor Civitatis

[916], писала, что римляне пришли сюда в стремлении выразить понтифику благодарность за спасение их города. Для союзников это тоже был большой день – так называемый день «Д»: утром 6 июня произошла массированная высадка союзных войск на побережье Нормандии. В последующие дни этот десант с большими потерями расширил захваченный плацдарм и начал вытеснять немецких оккупантов из Франции.

В тот день понтифик под приветственные крики толпы вышел на балкон над массивным входом в собор и возблагодарил Господа за то, что он сподвигнул «обе воюющие стороны» пощадить Вечный город. «В народе уверены, что это папа спас Рим, – объяснял Осборн, описывая событие в отчете для Лондона, – хотя на самом деле он не имеет к этому ни малейшего отношения». Если бы Гитлер приказал своим солдатам не отступать, а сражаться, римляне сейчас не праздновали бы на улицах освобождение. Однако дипломат, противореча самому себе, тут же добавлял, что, возможно, Гитлер пощадил город в стремлении сохранить расположение Пия XII, «в надежде впоследствии сделать папу своим заступником и выторговать менее жесткие условия перемирия или мира». Более правдоподобно звучит иное объяснение роли папы: и немцы, и союзники очень хотели выставить себя защитниками христианства. В этом смысле можно утверждать, что Рим и в самом деле спас папа – точнее, институт папства[917].

Глава 38

Недобросовестные отчеты

Ранним солнечным июньским утром накануне освобождения Рима генерал Марк Кларк выехал из Анцио. Его автоколонна состояла из двух броневиков и шести набитых журналистами джипов. Прошло почти 11 месяцев с тех пор, как первые союзнические части высадились на Сицилии и начали кровопролитный марш на север. В эти месяцы надежда на скорое освобождение Рима то вспыхивала, то гасла. И вот настало утро 3 июня. По пути через холмы автоколонна остановилась, чтобы генерал попозировал фотографам рядом с большим бело-голубым указателем с надписью «Roma». Но праздничная атмосфера испарилась, когда к щелканью затворов фотоаппаратов добавился свист пуль. Генерал и его свита бросились на землю и поползли вниз по склону холма. Вскоре они укрылись в первом попавшемся доме с толстыми стенами. Лишь на следующий день удалось очистить местность от последних гитлеровских снайперов и окончательно открыть дорогу на Рим[918].

В последующие дни, когда улыбающиеся бойцы союзнических войск раздавали сладости приветствовавшим их римским детям и когда весь город праздновал освобождение, высокие чины союзников соперничали друг с другом за право удостоиться папской аудиенции. Первым в Апостольский дворец попал генерал Кларк. Он прикатил на площадь Святого Петра 8 июня 1944 г., все еще одетый в полевую форму. Готовясь к встрече с Кларком, понтифик поручил своему аппарату составить примерный план беседы. Скорее всего, первые три пункта набросал Тардини (выражение благодарности союзникам за то, что они уберегли Рим от причинения ущерба), а четвертый пункт вписал от руки сам папа: «Нам сообщают, что коммунисты проникают во многие органы власти. Это вызывает серьезное беспокойство и, на наш взгляд, не приведет ни к чему хорошему. Мы надеемся, что их удастся как-то приструнить»[919].