«Паралитики власти» и «эпилептики революции»

В своих «Воспоминаниях» Аксаков писал о поэте: «Благородный и прямой характер Державина был так открыт, так определен, так известен, что в нем никто не ошибался; все, кто писали о нем, — писали очень верно. Можно себе представить, что в молодости его горячность и вспыльчивость были еще сильнее и что живость вовлекла его в опрометчивые речи и неосторожные поступки. Сколько я мог заметить, он не научился еще, несмотря на семидесятитрехлетнюю опытность, владеть своими чувствами и скрывать от других сердечное волнение. Нетерпеливость, как мне кажется, была главным свойством его нрава; и я думаю, что она много наделала ему неприятностных хлопот в житейском быту и даже мешала вырабатывать гладкость и правильность языка в стихах».

В 1808 году вышли первые четыре тома сочинений Державина; в 1809–1810 годах он диктовал свои «Объяснения на сочинения Державина», представляющие по существу его автобиографию.

В 1812–1813 годах, в разгар Отечественной войны, он работал над «Записками», в которых подробно рассказал о своей служебной деятельности.

Гавриил Романович Державин скончался 8 июля 1816 года в своем имении Званка. Похоронен в Хутынском монастыре, недалеко от Новгорода. Спустя двадцать шесть лет там же была погребена его жена, Дарья Алексеевна.

Вот таким был этот человечище — Гавриил Романович Державин. Очень деятельный, горячо болеющий за свое Отечество. Не боящийся рисковать, отстаивать свое мнение, принимать решения с опасными для себя последствиями. И что особая редкость для российской истории — отстаивающий не самовольство и ухарство, а уважение к правде и закону, который должен быть для всех одинаково строг и одинаково же милостив. Для нынешнего времени крайне необходимая вещь…

1973–2016

«Служба — это не богадельня!», или «Глава партии самодуров»

День 21 октября 1862 года выдался в Петербурге зябким и туманным. Поэтому уж больно подозрительными показались городовому неожиданно ожившие улицы и переулки, прилегающие к Министерству юстиции Российской империи. И больше всего удивило стража порядка, что встретившиеся ему небольшие группы прохожих были в необычно приподнятом настроении, о чем-то живо обменивались мнениями и почти все стремились в трактиры. Опытным взглядом по вицмундирам городовой сразу признал в них чиновников Министерства юстиции, чему еще больше удивился, хорошо зная царящие там порядки. Зайдя в один из трактиров, он спросил у полового:

— Кузьмич, что это за гульба у вас тут неурочная?

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство, все обойдется без драк и поножовщины. Нынче бывшие панинские у нас веселятся.

— Отчего «бывшие», и почему они в такую рань собрались? — удивился городовой.

— От радости, ваше превосходительство,

 — улыбаясь во весь рот, поведал половой. — Министра ихнего, графа Панина, государь император вчера уволить изволил. Вот и пьет народ, как на празднике.

— Наслышан о нем, наслышан, — покачал головой городовой. — Мой сват в Полтаве товарищем прокурора служит. Рассказывал о нем. Суров, говорил, очень суров. Ну, по такому случаю и мне надо бы рюмочку пропустить…

К своему назначению товарищем министра юстиции, состоявшему ся в апреле 1832 года, граф Виктор Никитич Панин отнесся ответственно. Взяв отпуск, уехал в свое подмосковное имение Марфино и основательно проштудировал весь многотомный Свод законов Российской империи, выучив наизусть многие уголовные и гражданские законодательные акты. Через несколько лет Панин вступил в управление Министерством юстиции, а затем был утвержден в должности министра юстиции и генерал-прокурора.