Читаем «Паралитики власти» и «эпилептики революции» полностью

Давая поручение, Виктор Никитич всегда исходил из того, что любое сложное дело можно выполнить за две недели. Поскольку же распоряжения чаще всего отдавались не лично им, а через директора департамента Михаила Ивановича Топильского, то они, будучи недостаточно ясными и четкими, зачастую ставили исполнителя в тупик. Топильский, передавая поручение в самых общих чертах, обычно говорил:

— А уж там как надо сделать, придумайте сами.

Уточнить же что-либо у министра никто не решался. Данное раз поручение или написанную им резолюцию Панин никогда не менял, считая, что этим бы «умалил достоинство своего звания».

Дело доходило до абсурда.

Однажды начальник одного из отделений министерства подал Панину рапорт о предоставлении ему длительного (на четыре месяца) отпуска из-за тяжелой болезни. Министр написал: «Разрешить отпуск…», но ошибочно указал фамилию другого сотрудника министерства. Обескураженный чиновник, которому не нужен был отпуск (к тому же оплачивался всего один месяц), попросил Топильского доложить о допущенной ошибке Панину. Директор департамента отказался это сделать, заявив, что граф менять резолюцию не будет. Из этого нелепого положения вышли следующим образом. Чиновник, чья фамилия была указана ошибочно, вынужден был все же уйти в отпуск, но через некоторое время представил рапорт о том, что он, «получив облегчение от болезни», возвращается к выполнению своих обязанностей. А начальник отделения, которому отпуск был необходим, вынужден был подать новый рапорт.

В другой раз потребовалось выдать некоторую сумму денег чиновнику Деноткину. На рапорте Панин написал: «Выдать деньги г. Демонтовичу в сумме 1500 рублей». Когда о допущенной ошибке решились доложить Панину, тот к своей резолюции приписал следующую фразу: «…с тем, чтобы он передал их г. Деноткину

».

Сотрудники, работавшие вместе с Виктором Никитичем, отмечали, что на его письменном столе среди бумаг царил такой беспорядок, что пролежавший там несколько дней документ невозможно было найти. Случалось, что после долгих поисков директор департамента Топильский, вхожий в кабинет графа в любое время, слезно просил того или иного человека вновь представить то, что было написано ранее.

Однажды такая неразбериха едва не стоила карьеры исполнительному чиновнику. Один из начальников отделения лично (что было крайне редко) доложил Панину о каком-то деле и оставил на подпись весьма срочный и важный документ. Спустя дня два министр вызвал к себе этого начальника и строго спросил его, почему он не исполнил приказания и не дал на подпись документ. Последний объяснил, что требуемую бумагу он представил еще несколько дней назад и назвал точную дату. Панин резко сказал, что не помнит такого случая и документа не видал. Начальник, набравшись смелости, еще раз заявил — документ отдал лично в руки графу.

Виктор Никитич встал из-за стола и, выходя из кабинета, сухо сказал:

— Раз вы утверждаете, что документ мне передан, предоставляю вам возможность самому отыскать его на моем письменном столе.

Растерявшийся начальник отделения стал лихорадочно перебирать на столе бумаги, но требуемого документа как не бывало.

— Нашли? — входя в кабинет, спросил Панин.

— Нет, ваше сиятельство,

 — уныло ответил чиновник.

Выпроводив из кабинета незадачливого сотрудника, министр пригласил к себе Матвея Михайловича Карниолин-Пинского, в подчинении которого работал провинившийся, и приказал немедленно его уволить.

Матвей Михайлович, как человек не чуждый справедливости и сострадания, хорошо знавший честность и порядочность своего подчиненного, не стал торопиться с исполнением указания графа. Но Панин не забыл этот случай и через некоторое время спросил Карниолин-Пинского, почему еще нет рапорта об увольнении начальника отделения. И дал ему один день для подготовки проекта соответствующего приказа.

Скрепя сердце, Матвей Михайлович вынужден был подчиниться. Однако накануне того дня, когда он должен был идти к министру, камердинер графа, прибираясь в его кабинете, увидел завалившуюся за спинку кресла какую-то бумагу. Как человек аккуратный, он, в отсутствие Панина, отнес ее директору департамента. Это оказался тот самый документ, о передаче которого министру говорил начальник отделения. При первой же возможности Карниолин-Пинский пришел к министру юстиции и доложил о подготовленном им проекте приказа об увольнении чиновника, но при этом добавил, что документ нашелся-таки в кабинете графа. Виктор Никитич удивился и сказал:

Перейти на страницу:

Все книги серии Острые грани истории

«Паралитики власти» и «эпилептики революции»
«Паралитики власти» и «эпилептики революции»

Очередной том исторических расследований Александра Звягинцева переносит нас во времена Российской Империи: читатель окажется свидетелем возникновения и становления отечественной системы власти и управления при Петре Первом, деятельности Павла Ягужинского и Гавриила Державина и кризиса монархии во времена Петра Столыпина и Ивана Щегловитова, чьи слова о «неохотной борьбе паралитиков власти с эпилептиками революции» оказались для своей эпохи ключевым, но проигнорированным предостережением.Как и во всех книгах серии, материал отличается максимальной полнотой и объективностью, а портреты исторических личностей, будь то представители власти или оппозиционеры (такие как Иван Каляев и Вера Засулич), представлены во всей их сложности и противоречивости…

Александр Григорьевич Звягинцев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза