Партия жертвы

Девушки постарше уже не так легки, не так свободны. Они хорошо прыгают, но пересиливать себя не стараются – это видно. Они работают не первый год и знают, дорога наверх – для избранных. Может, кто-то из них ещё и сохранил надежду. Например, одна из крайних. Потеет не меньше молоденькой с задранным носом, но фигура уже другая, совсем женская. Хотя, возможно, она ни о чём уже не мечтает, а танцует для себя.

Есть и те, кто откровенно не заморачивается. По виду им сильно за тридцать, и они уже устали. Устали сидеть на месте, устали от постоянной смены лиц в кордебалете и от самих себя. Тела уже не те. Мышцы не те. Ловкость, координация – всё не то. Их будущее уже прошло. Прошло здесь, на репетициях кордебалета. Видно, что некоторые совсем запустили себя. Им скоро на пенсию, и они это знают. Скорее всего, пристроятся здесь же, в Мариинском, или найдут другое «околобалетное» местечко. Сейчас они танцуют свой финальный акт. И как всегда, солисты срывают овации, а им достаётся два-три жиденьких хлопка.

Елена Корсунская оказалась одной из таких. Ей было, казалось, уже к сорока – усталый взгляд и лицо не первой свежести, как будто обвислое. В вечернем спектакле она не участвует и собиралась домой, так что восторга моё появление у неё не вызвало: с тяжёлым вздохом эта видавшая виды балерина согласилась уделить мне пару минут.

Я перехватила её прямо у репзала, так что она ещё не успела переодеться, но по́том от неё не пахло. Даже не вполсилы, а может только на четверть своих возможностей, она только что танцевала.

Проходя за ней по лабиринту коридоров, я пялилась на её ноги: уверенная, но тяжеловатая уже походка. В каком-то закутке она открыла дверь, над которой горел зелёный знак «Запасный выход», и я вошла следом. Устроившись на подоконнике лестничного пролёта, балерина закурила:

– Ну, что там у тебя? Давай, спрашивай.

– Это о вашей бабушке, – начала я.

– Да поняла, – она снова затянулась и хмыкнула: – Не обо мне же! Что нужно-то?

– Я пишу реферат на тему военных лет…

Балерина усмехнулась:

– С каких это пор в Вагановке вместо бесконечных батманов рефераты пишут? Тоже мне университет!

Я пожала плечами.

– В библиотеке я видела списки эвакуированных. Ваша бабушка была включена изначально, но потом её вычеркнули, как я поняла, из-за её отказа…

Она вдруг захохотала, а следом закашлялась.

– Ой, ладно, давай не будем… Она осталась, потому что пришлось. Другая девчонка, её подружка, которой изначально не было в списках, поговорила с кем-то из партийных наедине. Она и поехала вместо бабки моей.

– То есть её оставили в Ленинграде из-за… кого-то другого?

– Ну да, да, – она нетерпеливо повела плечами, выпуская дым. – Чего не ясно-то? Ты ж не маленькая уже, понимаешь, наверное, что там было у её подруженции с мужиком, который за списки отвечал? Или рассказать подробнее?

Она неприятно хохотнула.

– Понимаю, – кивнула я.

– Хорошо хоть что-то в Вагановке не меняется с годами: балерины выпускаются с достаточными знаниями о том, что действительно важно для карьеры.

Она покривилась и потушила сигарету, с силой ткнув ею в подоконник.

– Ну что, всё у тебя?

Я опомнилась:

– Нет, ещё маленький вопрос. Ваша бабушка погибла в блокаду?

– Да. На самом деле она ведь только двоюродная мне. Или как там это назвать… Короче, мой дед по матери – её родной брат. Он был на пять лет старше, попал на фронт. Она писала ему, пока могла. Так он и узнал, почему её вычеркнули, сразу-то она не рассказала…

– А у вас сохранились её фотографии и дневник? В библиотеке мне сказали, что всё это вернули вам.

Она недовольно посмотрела на меня, достала ещё одну сигарету и щёлкнула зажигалкой:

– Слушай, я ничего тебе не дам. Тут без вариантов. Вот честно скажу – после того, как ту вашу девчонку мёртвой нашли, я – правда – как на иголках. Веришь, нет, но мне чуть ли не подстрекательство к самоубийству шьют, хотя всё, что я сделала, – это передала в библиотеку старый потрёпанный бабкин дневник! Мол, девчонка его начиталась, поверила в какие-то бредовые легенды, побежала ночью в Вагановский зал, ну а там… трепетное сердце не выдержало. Меня уже со всей этой историей в отделении полиции по Центральному району как родную принимают, в лицо узнают. Всё жду, когда же наконец забудут обо мне – да вот с этим не везёт.

– Хорошо, – ответила я. – Я и без дневника обойдусь, но вы можете мне сказать, было ли в нём описание танца? Я имею в виду комбинацию, которую ваша бабушка часто повторяла с Вагановой – мне только это нужно…

Она выпустила дым и закатила глаза:

– Реферат, значит, да?

Я закусила губу.

– Там было что-то, но я деталей не помню. Да если бы и помнила – не сказала бы. Я в эти бредни не верю, но – вот честно – ещё одного трупа в Вагановском зале я не переживу. Меня просто вздёрнут, если узнают, что я что-то сказала тебе, ну а ты потом того… ну, сама понимаешь.

– Вы не представляете, как это важно! Пожалуйста, дайте мне посмотреть хотя бы те страницы, где про танец – больше мне ничего не нужно! Никто не узнает об этом разговоре – я вам обещаю.

Корсунская расхохоталась.