Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Решение Липкина непосредственно связано с публикацией кабановского интервью, где сказано о рукописи, хранившейся в семье Лободы. Другой вопрос — почему Губер передал ее лишь в октябре 1988 года.

Точный ответ уже не получить. Но гипотезу подсказывает контекст.

Отметим для начала, что Кабанов не упоминал о личном знакомстве с Губером — до встречи в издательстве. Это закономерно: пасынок Гроссмана не был наследником и в подготовке журнальной публикации не участвовал. Об источнике текста главред «Книжной палаты» и его жена спрашивали дочь автора и сотрудников журнала «Октябрь».

Губера не спрашивали. К нему лично — в любом случае — это еще не имело отношения. Наследником не был. Участвовать в редакционной подготовке его и не просили, официально публикатором стала дочь Гроссмана.

Разумеется, Ананьев обеспечил выплату гонораров всем гроссмановским наследникам — вдове и дочери. Пасынок автора мог разве что представлять интересы матери.

Губер, согласно воспоминаниям дочери Лободы, получил рукопись не позже января 1988 года. А еще более вероятно — до начала публикации в журнале «Октябрь».

Дело тут даже не в мемуарных свидетельствах, хватит здравого смысла. Как известно, в 1988 году миллионы читателей были у «Огонька», самого популярного в стране иллюстрированного еженедельника. После анонса там романа вдова и дочери Лободы не могли не узнать, что журнал «Октябрь» готовит публикацию. Это случилось примерно в октябре 1987 года. И нет оснований полагать, что о сохраненной рукописи Гроссмана семья его друга не известила Губера сразу же.

Однако, допустим, случилось невероятное. Вдова Лободы и его дочери узнали о публикации в «Октябре» после ее начала. К примеру, в январе 1988 года. И все равно нет оснований полагать, что еще десять месяцев выжидали.

Ни одна из версий, объясняющих столь долгий срок, не выдерживает проверки здравым смыслом. Миллионы читателей «Огонька» и «Октября» уже знали о публикации гроссмановского романа, очереди выстраивались в библиотеках, и только семья Лободы пребывала в неведении либо руководствовалась «привычкой» к страху.

Губер в январе 1988 года не мог не знать о рукописи Гроссмана. Однако не сообщил о ней редакции журнала «Октябрь».

К журнальной публикации Губер не имел отношения. Да и редакция «Октября» не указала источник текста. Подразумевалось только, что он есть.

Ситуация изменилась, когда шла подготовка издания в «Книжной палате». Вдова Гроссмана умерла в 1988 году, и ее сын от первого брака стал наследником. До вступления в права наследования должен был еще пройти срок, предусмотренный законом, но это уже не имело значения. Главное, что он получил рукопись, хранившуюся в семье Лободы, и на титульном листе — посвящение, ранее не известное советским и заграничным публикаторам. Значит, у Губера был новый источник текста романа. И аутентичность — несомненна.

Меж тем истекал предусмотренный советским законодательством срок авторского права. Для наследников Гроссмана он заканчивался 1 января 1990 года.

К издательству «Книжная палата» Губер обратился как наследник. Более того, в качестве участника подготовки нового издания: только он тогда и располагал единственным аутентичным источником текста.

Теперь издательству надлежало заключать договор еще и с Губером. Других вариантов у Кабанова не было.

Кабанов не упомянул в мемуарах ни авторское право, ни порядок его наследования, предусмотренный действовавшим тогда законодательством. Вряд ли это случайность. Иначе не было б нужды рассказывать корреспонденту «Литературной газеты» о влиянии статьи Аннинского на вдову Лободы. Равным образом, рассуждать в мемуарах про ее «привычку» к страху.

Обе версии понадобились для решения двуединой задачи. С одной стороны, требовалось объяснить, почему рукопись, хранившаяся в семье Лободы, передана издательству, когда уже полгода минуло после журнальной публикации. А с другой — Кабанов старался не обидеть ни Губера, ни вдову гроссмановского друга.

После визита Губера в издательство «Книжная палата» вопрос об источнике текста был вроде бы решен. Вот тогда и Липкин рассказал о своей роли в «спасении» романа. Словно бы разрешение получил. Но откуда, чье — можно лишь догадываться.

Теперь рассмотрим третью загадку. Если учитывать контекст, вполне объяснимо, почему Липкин опубликовал статью именно за границей, а не в отечественной периодике. Эмигранты стали первыми читателями его книги о Гроссмане, для них и подготовлена финальная часть. Все логично. И это лишь одна проекция.

Другая — отечественное издание дополненных мемуаров. Тут можно было и подождать. При наличии послесловия, где раскрывалась тайна «спасения» рукописи, книга непременно вызвала бы еще больший интерес, чем сокращенная журнальная публикация в журнале «Литературное обозрение».

Так и произошло — в 1990 году. И репутация «самого близкого друга Гроссмана» окончательно сформировалась. За границей и на родине.

Уловки и загадки