Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

В мемуарах Кабанов завершил повествование о втором книжном издании, обойдясь без подробностей. Просто итоги подвел: «Итак, роман Василия Гроссмана был завершен в 1960 году, издан на родине в подлинном виде и полном объеме в 1990-м».

Похоже, Кабанов хотел подчеркнуть, что второе издание — «в подлинном виде и полном объеме» — вышло к тридцатилетию завершения работы Гроссманом. Но ошибся: книга опубликована еще в 1989 году[180].

Ошибка непринципиальная. Важно, что загадки в истории публикации романа остались. Прежде всего — текстологические.

Начнем с журнальной публикации. В 1987 году Ананьев, как все руководители столичных литературных журналов, решал задачу повышения тиража. Нужен был материал, интересный сотням тысяч советских читателей. Согласно документированному свидетельству Перельмутера, как раз тогда Мориц и передала главреду «Октября» лозаннское издание романа «Жизнь и судьба».

Выбор был сделан. Ананьев — фронтовик, демобилизован по ранению, автор романа о Курской битве.

Кстати, главредом был влиятельным. Многократно награжден, еще и Герой Социалистического Труда.

Разрешение на публикацию Ананьев сразу получил. Что вполне объяснимо: пропагандистской тенденции просьба соответствовала, четвертьвековой давности скандал в связи с гроссмановским романом был забыт — состав ЦК КПСС обновился.

Вот тут и возникли весьма серьезные затруднения. Ананьев, получая санкцию в ЦК партии, еще не знал, что нет рукописи гроссмановского романа у наследников. Вероятно, рассуждал логически: если в лозаннском предисловии сказано, что копии попали за границу, значит, на родине автора есть копировавшиеся материалы.

Вдова Гроссмана уже ничем помочь не могла, даже если знала, у кого рукопись спрятана. Дочь писателя такими сведениями не располагала.

Отступать Ананьеву было уже поздно. Главред не мог бы, не теряя авторитет, объяснять функционерам ЦК партии, что преждевременно разрешение спрашивал. Да и рукопись там просить тоже смысла не имело. Не исключался отказ, а это всегда унижение.

В лозаннское издательство Ананьев тоже не мог обратиться. Санкцию в ЦК КПСС не дали бы. Через пару лет таких проблем не было, но летом 1987 года — исключено. Оставалось лишь делать вид, что некая рукопись получена от наследников Гроссмана.

Ситуацию эту и описывал в мемуарах бывший главред «Книжной палаты». Но подчеркнем, что еще через десять лет новый свидетель объявился — Сарнов. Потому рассмотрим сказанное в его статье «Как это было. К истории публикации романа Василия Гроссмана „Жизнь и судьба“».

О затруднениях в связи с цензурой Сарнов повествовал весьма иронично. А затем подчеркнул: «Но с публикацией романа Гроссмана у редакции „Октября“ была еще и другая, дополнительная трудность. У них не было рукописи…»

Выходит, знал Сарнов редакционную тайну. И даже источник сведений назвал сразу: «О том, что для редакции это обстоятельство было серьезной проблемой, мне сказала дочь Василия Семеновича Екатерина Васильевна (для меня — Катя, мы с ней были знакомы и даже дружны с юных лет)».

По Сарнову, не только в редакции «Октября» сочли проблему серьезной. Обсуждали ее и «на заседании Комиссии по литературному наследству В. С. Гроссмана. Предложения были разные, в том числе самые безумные. Мой друг Л. Лазарев (он тоже был членом той комиссии) предложил обратиться с официальным запросом в КГБ, потребовать, чтобы они вернули рукопись арестованного романа».

Мемуарист же другое решение нашел. Он сказал дочери писателя: «У Вас есть западное издание романа? Нет? Ну, я Вам дам. А Вы отдайте его машинистке и перепечатанный на машинке текст принесите в редакцию».

Значит, предложено было обмануть сотрудников редакции. Сообщить, что «вот это она и есть — та самая рукопись».

Подчеркнем: мы лишь анализируем — источник. Ничего личного. Только азы источниковедения.

Сарновский план дерзким был. Для перепечатывания романа «Жизнь и судьба» машинистке понадобился бы месяц, не меньше, и маловероятно, чтобы в редакции «Октября» без возражений бы дожидались. Еще менее вероятно, чтобы там приняли такой, скажем, новодел — за подлинник четвертьвековой давности. Раскрыли бы подлог. А дочь писателя уже заплатила бы машинистке, как минимум, пятьсот рублей. Для справки: месячный доход полковника. Или профессорский. В общем, издержки солидные, конфуз — неизбежный.

Трудно судить, был ли дан такой вот комически-мошеннический совет. Дочь Гроссмана о том не рассказывала. Сарнов же продолжал: «Не знаю, последовала ли Катя моему совету, или в редакции „Октября“ без меня додумались до такого простого решения вопроса, но другого варианта тут быть не могло, в основу журнальной публикации было положено западное издание».

Особенно интересно, что «другого варианта тут быть не могло». Если судить по статье, знал Сарнов о гроссмановской рукописи уже лет двенадцать, мало того, показывал лозаннское издание Липкину, желавшему убедиться, что именно по сохраненному им экземпляру опубликован роман. Это прямое свидетельство.