Перекресток версий. Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» в литературно-политическом контексте 1960-х — 2010-х годов

Когда «метропольцы» обсуждали проект, не прогнозировались еще политические изменения. Считалось, что политика «разрядки» удачна. Перспектива очередной мировой войны существенно отдалилась. Международный олимпийский комитет выбрал Москву для проведения Олимпиады-80, подготовка была в разгаре, строились новые спортивные и жилые комплексы. Скандалы были тогда нежелательны.

Однако в СССР — инфраструктурный экономический кризис, осложненный политическим. Большинство областей переведены на так называемую талонную систему обеспечения продовольствием. Талоны — аналог продовольственных карточек, отмененных в послевоенные годы. Росло недовольство. Все больше становилось активистов «самиздата», привлечение же диссидентов к уголовной ответственности вызывало протесты иностранных правозащитных организаций, с чем приходилось считаться — «разрядка».

Почти явным был и кризис в административной элите. Иностранные радиостанции, вещавшие на СССР, передавали, что брежневскому окружению все труднее скрывать болезнь генсека, он чуть ли не умирает. В общем, не переживет 1978 год. Значит, в перспективе — борьба возможных преемников за власть[137].

Что лидер партии болен, видно было и на телеэкранах, когда демонстрировалась хроника официальных мероприятий. Как ни старались режиссеры и операторы, но скрыть это не могли.

В СССР многие ждали перемен. Вполне очевидно было, что высшее партийное руководство стоит перед выбором пути: либерализация политическая, с необходимостью подразумевавшая экономические реформы, либо — интенсификация мер подавления.

Знаком либерализации в СССР мог бы стать «Метрополь». Своего рода символом новой эпохи. Однако в Политбюро ЦК партии выбран был иной путь.

Согласно и негласно

К осени 1978 года деактуализовались в СССР установки, подразумевавшие хотя бы относительную либерализацию. И не случайно литературные функционеры как раз тогда «заметили» подготовку «Метрополя» к изданию: ситуация изменилась, выбор сделан.

Правда, скандалы оставались нежелательными, и «метропольскую» инициативу попытались сначала пресечь, избегая крайних мер. Но в любом случае утратили силу прежние негласные договоренности.

Они были. Потому Кузнецов и не добивался, чтобы к нему в кабинет Аксенов пришел. Не о чем беседовать: ситуация изменилась, каждый из договаривавшихся выбрал свой путь, дальше — опять «игра»[138].

Кузнецов вел кабинетные беседы с другими «метропольцами», состоявшими в ССП. Чаще прочих вызывал четырех из пяти составителей альманаха — Ерофеева, Попова, Искандера, Битова. Уговаривал и запугивал. Стремился предотвратить скандал более масштабный, чем случившийся ранее.

В этом аспекте примечателен рассказ Попова об эпизоде, связанном с вызовами составителей к писательскому руководству и беседами, что провел Кузнецов. По словам мемуариста, вечером «все явились к Аксенову, рассказываем ему, друг друга перебивая, подробности.

Он же, не дослушав нас, набирает номер и говорит без „здравствуй“ или „гуд дэй“: „Феликс, это ты? Ты что это ребят терроризируешь?“ — „Вася, ты где?“ — кричит Феликс. „Неважно где, — отвечает ему суровый В. П. Аксенов. — Ты учти, что мы выйдем на Леонида Ильича“. „Когда?“ — спрашивает бедный Феликс. „А вот уж наше дело!“ И хрясь трубку на рычаги! Мы онемели, но Битов не мог сдержать возгласа восхищения. „Крутой мэн“, — высказался он тогда про Васю».

Аксенов лишь на год моложе Кузнецова. Приятельствовали еще с тех пор, когда оба только начинали литературную карьеру, и были на «ты».

Из воспоминаний Попова следует: Аксенов пригрозил, что обратится к Брежневу, минуя промежуточные инстанции, потому Кузнецов, испугался, отступил. Хотя бы временно. Устрашил его «крутой мэн».

Эффектная история. Вот только сам диалог — не только свидетельство дерзости Аксенова и сервильности Кузнецова. Многое тут в подтексте.

Отметим, кстати, что к Брежневу «метропольцы» обращались. Письмо отправляли. Но — через соответствующие инстанции[139].

Допустим, Аксенов и другие знаменитости нашли бы способ обратиться лично к «Леониду Ильичу». Но ведь жаловаться им вроде бы не на что. Руководителям СП и надлежало пресекать несанкционированные инициативы. Особенно такие, как подготовка к изданию бесцензурного альманаха. Значит, действия Кузнецова были вполне уместны. Даже и обязательны. Тогда непонятно, что его испугало.

Это объяснимо, если учитывать, что «Метрополь» был хотя бы неофициально санкционирован Кузнецовым. Негласно. Тогда и он — среди инициаторов.

Неважно, что согласовал решение с представителями вышестоящих инстанций. Ссылаться на договоренность бесполезно: в ЦК партии литературному функционеру могли разрешить лишь по собственному усмотрению действовать — на свой страх и риск. В случае удачи возглавил бы редколлегию сенсационно популярного бесцензурного альманаха. Получил бы известность, как, допустим, Катаев, создавший журнал «Юность». Ну а если важные обстоятельства просмотрел, так сам и виноват. Рискнул и не выиграл.