И. С. Шмелев — И. А. Ильину <18.I.1946>
5/18 I. — 46 г. (М<ожет> б<ыть> уже на 14 дней отстал старый стиль, к<а>к Вы думаете?)
Дорогой друг Иван Александрович,
И дорогой Именинник, — приветствую Вас и Наталию Николаевну! Славное имя — во-имя! «Из рожденных женами не было большаго!» [555]
— и не будет. Да поможет Вам великий Собор Иоанна Крестителя избавиться от болезни главы, — болей! — и сие сбудется. Не покидайте и капель, иНе падайте духом: Ваше последн<ее> п<ись>мо — грустное — внутренно, чу-ю...
Какая горечь! — сдала опять пишущая машинка, несу сейчас к мастеру. На 188-й стран<ице> переписки подвела! Еще остается 120. «Петуха» изобразил. Ремиз<ов>
Обнимаю. Будьте же здоровы оба и — ск<олько> можно благоденствуйте и б<удьте> благостны.
Ваш Ив. Шмелев.
392
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <13.II.1946>
Отстиралась прачка, отстряпалась кухарка, отмелась-отчистилась-отубралась горничная, отбегалась хозяйка «тикеточная» за всякой дрянью... — и вот, писатель, — пишу Вам, отдыхая
, дорогой друг Иван Александрович... и мысленно напевая — «Ныне отпущаеши...» — завтра к<а>к раз петь будут за всенощной! — ибо: покончил со 2-ой книгой «Путей Небесных»… трафясь впрыгнуть в... 3-ю... 7-го февр<аля> послал Вам первые 1–105 стр. романа, а вчера остальное — 106–308. «Бей!… но — выслушай...». «Трепещу страшного дне судного....... «но надеяся на милость благоутробия Твоего...» — «яко Давид вопию...» — «помилуй мя...»! [556]Что мне дальше делать, ежели 38 дней жития моих мучителей захватили 308 страниц? Правда, эта книга потребовала так
... такого копанья... — закладывался камень. Дальше надо бы шустрей, но... — обстоят меня образы, и уже звонят колокола обителей... и там — главное. А то была «заготовка». Ну, «как печь испекла»… — говаривал Мамин-Сибиряк. [557] Это же первый опыт — «православного романа», о чем мечтал когда-то К. Леонтьев, отрицая «опыт» Достоевского — «Бр<атья> Кар<амазо>вы». Чувствую: мало у меня духовного опыта... ползу вслепую... держа — «на свет». Одно неоспоримо: ско-лько было «воскресений»!.. — и есть... ныне, м<ожет> б<ыть>, еще больше. «Дерзайте убо... дерзайте, людие божии...» Дерзнул, но — видит Господь — не дерзил... Но сим не оправдаешься, в искусстве. Знаю, что вымотался. И еще знаю: в каких неимоверных условиях — и нравст<венных>, и жизненных... писалось! Под бомбами, и в... оных. Ночами приходилось сгребать со стола и волочиться в подвалы, дохлые подвалы, холодные... зимние... и рядом сыпалось, и — «Живый в помощи Вышняго...» [558] — среди нервной стрекотни набившихся француженок и фр<анцузо>в, писка детишек... в бронхите-кашле, в температуре — и — гниль подвальная! Но и это не оправдание. Скажу еще: писание укрепляло... отвлекало... Главное: хоть чуть поплескивался в родном, и душа пила воздух родного поля и — тишину. Наконец, последнее: все равно... «конец приближается», не увидишь в родной печати... Много утешений получил от читателей за I кн<игу>. С меня довольно. Благодарю Господа.