Переписка двух Иванов (1935 — 1946). Книга 2

Дочитываем вслух второй том Путей Небесных. Бесконечно ценим то, что Вы прислали его нам в машинописи; это был акт истинной дружбы. Как только дочитаем, так я поверну том опять началом кверху и начну читать про себя второй раз. Мои друзья, Ник<олай> Карл<ович> Метнер с женой (в Лондоне), пишут мне, что только что прочли вслух Няню из Москвы в третий раз.

Впечатление у меня светлое и очень большое. Меня поражает и волнует, что мы с Вами в одни и те же годы, в разлуке и притом в долгой разлуке — шли по тем же самым путям поющего сердца. Такие формулы и заглавия, как «заглохшее сердце», «поющее сердце», «сердечное созерцание» и т. д. в моих последних (увы, немецких!) книгах — выражают самое главное. И вот — такая волнующая встреча. Поистине мы выговариваем этим некое естество русского творческого акта, а потому и самой России. Пушкин писал: «Греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, дает нам особенный национальный характер». [573] Вот что сделало Россию, вот что создала Россия, как

путь (метод μέθοδος).

Может быть, что мы толкуем этот путь различно. Я не считаю, что земной ум при всяких условиях препятствует цветению духа. Напротив: духовно-сердечное созерцание призвано овладеть земным умом, прожечь его, осветить, выправить и повести за собою. Можно быть сердечно-младенцем, т. е. нежно-впечатлительным, чисто-прозрачным, любяще-доверяющимся — будучи художником, врачом, ученым, актером; отнюдь не отрекаясь от хорошей, основательной образованности. Светское образование и большая начитанность совсем не ведут к скептическому разлагательству и рассудочной бескрылости. Возьмем из ученых С. Н. Трубецкого, [574] Забелина, [575] Феофана Затворника. Сердечное созерцание совсем не предполагает (как я это вижу) непременно отсутствие образования и мыслительную беспомощность в человеке; и обратно эти последние свойства не обеспечивают наличность духовного созерцания и поющего сердца. Вот почему в моей последней книге (Blick in die Ferne) я пытаюсь прямо выставить требование, чтобы сердечное созерцание вступило во внутрь всей земной культуры — и науки, и искусства, и политики — и обновило акт в созидателях культуры, содержание в культуре, ее формы

, ее силу и ритм. Меня несколько тревожит мысль о том, насколько Вам кажется это возможным и желательным. Судя по Дариньке — Вы как будто хотели сказать другое. Я никогда не признаю, что все образованные пребывают в религ<иозной> слепоте и что Бого-зрение предполагает в человеке умственное младенчество. Вы этого нигде не высказываете; но люди, пожалуй, истолкуют Вас в этом смысле.

Роман производит очень большое впечатление. Это первый, так сказать, сознательно-православный роман в русской литературе; ибо бессознательно-православно — было все лучшее, что создала русская литература. Сознательность автора в его Православности придает роману характер

учительный. Научение и изображение все время состязаются в ткани романа (особенно во втором томе). Иногда кажется, что «учительное» дороже автору, — отсюда та пристальность рефлектора, которым он все время светит читателю — и в заглавиях глав, и в цитатах из «Записки к ближним», и в реакции других героев на Дариньку. «Пути Небесные» постепенно получают значение не только «высокой ведомости Богом», но и практического научения «како подобает веровать и созерцать». Это роман ищущий и находящий. В этом его духовная сила. Это роман миросозерцательного борения и Бого-созерцающего горения — в этом его захват. В то же время это роман персонально-апологетический, почти агиографический; и в этом его трудность. В первой части были «вихри» и «соблазны». Во второй — сплошная апология. И в этом есть известная опасность: как бы читатель не оттолкнулся от необходимости пребывать все время в умилении...

Может быть, эта бессвязная попытка высказать свое первое впечатление — неудачна и неточна. Но я еще полон волнения и внутренней тревоги от первого чтения и реагирую больше философически, чем чисто-художественно. Этим не должна нарушаться органическая сложность и таинственность Вашего творческого процесса. «Ты им доволен ли, взыскательный художник?» А подходящий извне — всегда «толпе — подобен».

Крепко Вас обнимаю и еще благодарю. Получили ли Вы мое письмо о том, что А. Ф. Лютер находится в Геттингене у своего сына? Адреса не имею.

Оба душевно приветствуем.

Ваш ИАИ.

398

И. С. Шмелев — И. А. Ильину <27.III.1946>

27. 3. 1946.