Период полураспада

К двум ночи приехал Попов, на что друг Лены, Олег Орлов, съязвил: «Опоздал Гавриил Харитонович, теперь Юрий Михайлович спаситель Отечества». Устроили длинное заседание, потом Лужков с Поповым поехали в Белый дом к Ельцину, а Лена пошла поспать на диване в приемной Шахновского.

Следующий день все готовились к штурму Белого дома, слонялись по Красному дому, курили, писали листовки, воззвания, тексты для передачи на «Эхе Москвы», которую выпустили-таки в эфир, для газеты «Куранты», которую стали выпускать дважды в день. Других газет не было. Обсуждали слухи. Павел Грачев разрешил подразделениям генерала Лебедя перейти на сторону Ельцина, сформировано ополчение, им руководит генерал Кобец. В «Альфе», у которой накануне был приказ заблокировать Ельцина на даче, тоже брожение, Грачев отговаривает «Альфу» от штурма Белого дома.

К ночи в Красный дом приехал голодный и промокший глава московского КГБ Женя Савостьянов: он объезжал посты, которые сам же выставил из сотрудников гэбухи по всей Москве.

– Жень, поехали ко мне, – сказала Лена. – Я тебя просушу, покормлю, и вернемся.

Лена гладила Женькины брюки на кухне, а тот в трусах ел жареную картошку, жадно, прямо со сковороды. Еще был хлеб и остатки водки. Поев, Женя с Леной поехал назад к Красному дому, а Коля вернулся за машинку писать колонку в газету. Красный дом опустел, все отправились на набережную, в «живое кольцо».

Борис Ельцин с Коржаковым, Бурбулисом в окружении других стояли на танке, Ельцин, уже охрипшим голосом, говорил с собравшимися. Вокруг дымились полевые кухни: по приказу Лужкова Управление общепита подвозило горячую еду для защитников Белого дома.

Сообщили, что колонна танков движется на штурм Белого дома. Ельцина уговорили уйти в укрытие. Олег Орлов увел Лену на мост. Через час все пришло в страшное возбуждение, оказывается, появились первые жертвы. Лена, уже ничего не соображавшая от бессонницы, позволила Олегу под утро отвезти ее домой. Она упала на постель и провалилась в сон.

Утром двадцать первого августа напряжение пошло на спад. Штурм провалился, переворот тоже, Горбачев возвращался из Фороса. Погибли три мальчика, бросившиеся с бутылками с зажигательной смесью на танки в тоннеле под Новым Арбатом. На работе Лена и ее «гвардия» смотрели по телевизору, как из самолета выходит Горбачев, как вслед за ним спускаются закутанные в пледы жена и дочь…

Двадцать второго все руководство – уже непонятно, города или страны, и какой именно, – собралось на Новом Арбате в Мосстройкомитете, в апартаментах начальника московских строек, Владимира Иосифовича Ресина. В этот день Лена лично познакомилась с Эдуардом Шеварднадзе, и это знакомство затем переросло в дружбу.

– Идут, идут… – собравшиеся прилипли к окнам.

По Новому Арбату плыл новый российский флаг. Огромный стяг, на квартал, не меньше. Ельцин нес передний правый край полотна, а за ним стяг поддерживали десятки других мужчин, окруженные толпой горожан. Три полосы стяга – красная, белая и синяя – плыли, смотря в небо, по Новому Арбату и казались больше неба. Прощались с тремя погибшими мальчиками и праздновали обретение новой России.

Не успела Лена вернуться к себе на Кузнецкий, как в кабинет ворвалась секретарь:

– Елена Викторовна! Памятник Дзержинскому валят. Станкевич там и еще много других… Мы все бежим туда! Смотреть…

Лена со своим заместителем пошли на площадь. Сергей Станкевич, неумело, как, впрочем, все, что он когда-либо делал, пытался руководить группой мужчин, которые набрасывали веревки на памятник Феликсу, стараясь повалить его на землю. Площадь была заполнена людьми, все смотрели, кое-кто пускал реплики: «Одно слово, демократы… Интеллигенция… Даже памятник свалить не могут…»

– Елена Викторовна, что с вами? Вы плачете? – спросил ее стоявший рядом заместитель Юрий Федорович. – Почему?

Лена не ответила. Она плакала потому, что отец не дожил до этого дня всего месяц. Как бы он радовался сейчас, насколько более счастливым он бы умер. Падал режим, который он всю жизнь ненавидел, империя, уничтожившая его отца, объявившая его сыном врага народа.

Взгляд из будущего

Через десять лет пришел двадцать первый век. Закончилась история одного века одной большой семьи.