Период полураспада

Сейчас она хотела забыть свои слова. Ей надо было сказать: «Мамуля, я все для этого сделаю, реконструкция закончится, и я займусь. Мы с тобой переедем сюда, и я больше не отпущу тебя в Америку». И мама бы сделала вид, что поверила ей, и ее последние дни были бы чуть более счастливыми, и, может быть, Гулю теперь не так мучило чувство вины.

Вины? За что? Гуля знала, за что… Она обманула маму, не вырвалась туда, где мама видела ее, чему она подчинила собственную жизнь и жизнь отца. Не потому что не смогла – родители и время дали ей все возможности для этого, – а потому что не захотела. Потому что вышла замуж за Колю, а не за мальчика из высшей касты, потому что бросила Москву, уйдя от большой власти или от больших денег. Но разве мама сама этого не хотела? Разве она не мечтала, чтобы внук вырос в стране, где жизнь не раскалывается постоянно на «до» и «после»? Хотела… Так в чем же Гулина вина? В том, что она не сумела вывести сына на ту орбиту, о которой для нее мечтала мать, и о которой для Чуньки мечтала она сама. Она не научила его брать барьеры, которые ставит жизнь, как это сделала ее собственная мама. Она, в гордыне своей, считала, что вручит сыну в руки готовую жизнь, в которой будет университет Беркли, угловой офис на Уолл-стрит, миллионный доход и породистые девушки, подобные тем, что роились вокруг него на выпускном вечере в школе… Но ее сын – мамин внук – отказался от этой жизни, выбрав собственную, и только она в этом виновата. Мама не смогла пережить, что дочь второй раз предала ее.

Энергия Алки и Виктора, которых их собственные расколы на «до» и «после», закалили, сконцентрировалась в их дочери и угасла в их внуке. Частью из-за его протеста против устоев матери и бабушки, частью из-за новой страны, сначала отвергавшей его, а потом обласкавшей любовью милой, но заурядной девушки из американского мухосранска. Сын потерялся. Он не понимал, откуда он, и не понимал, куда ему идти. Он решил, что эта девушка – его судьба, наверняка думая при этом, что бабушка когда-то сочла собственной судьбой деревенского парня Виктора Котова, а мать – такого же деревенского Колю Зимина.

Жизнь сделала полный круг. Страна сделала полный круг. Клетка распахнулась за десять лет до окончания прошлого века и этой истории, отпустив – или выпихнув – наследных принцесс в огромный океан ранее не ведомого мира, ставшего теперь миром их сыновей. Продолжает вертеться лишь колесо, в котором все бежит белка. Колесо, как и раньше, вертится, а зверек все бежит. Правда, это совсем другая белка, прежняя давно умерла…

Мусор под ногами

Книжка… стакан воды, черт, не опрокинуть бы… Вот он, будильник, поставленный на шесть. А сейчас полчетвертого. Лена снова прикрыла глаза, вслушиваясь в шорохи старенького, живущего своей жизнью домушки. Вроде нет и не может быть сверчка – какие сверчки в Вашингтоне, – а вроде в подвале что-то попискивает. Чунька – балбес, учиться не хочет. Ходит в лучшую школу, Saint Albans. Восемь тысяч в год, черт! И еще спасибо, что не шестнадцать, половину доплачивает Всемирный банк. Сыну уже пятнадцать, до университета всего два года, а отметки, прости господи… Ни ума, ни ответственности, ни даже амбиций. Ему плевать, что школа вместе с ипотекой, бабушкиной медицинской страховкой оставляет от зарплаты матери ровно столько, что хватает только на еду… Ну и раз в месяц сходить на шопинг в Filene Basement или Dress-4-Less, куда свозят уцененку из нормальных магазинов.

Вчера проверяла счет, там сорок долларов. На кредитных карточках долгов шесть тысяч… Каждый месяц она дает себе слово укладываться зарплату, и каждый месяц не укладывается. Еще эта поездка на Багамы летом, за которую долги никак за полгода не рассосутся. И ведь жили в трехзведочном отеле, рестораны выбирали, чтобы уложиться максимум в тридцатку.

Вот придет она утром на работу, а в ее ящичке для почты лежит розовый слип – уведомление об увольнении… Фантазия, конечно, у нее прочные позиции, она только что получила – после трех лет работы во Всемирном банке – собственный большой проект. А если все-таки уволят, ведь может такое случиться? Никто от этого не застрахован. И что тогда? Сорок долларов на счете?

Утром, поднявшись по лестнице из ванной в нижнем этаже, Лена увидела, что мама уже хлопочет на кухне, готовит внуку завтрак. На столе – раскрытый учебник английского языка.

– Доброе утро, мамуль, – дочь поцеловала ее.

– Гуля, я в отчаянии… Долблю этот английский и никакого толку…

– Мам, ты нормально объясняешься и все понимаешь. В шестьдесят шесть лет и меньше, чем за три года!

– Да, мне шестьдесят шесть, жизнь прожита. Ты хочешь сказать, зачем мне английский? Не задумываясь, выдернула меня, как морковку из грядки. Все, что у меня было, осталось в России: Ирка, вся родня, подруги, Витина могила. Тут все чужое. Сижу дома и обслуживаю тебя и твоего мужа.

– Мам, ну зачем с утра пораньше? Мы с тобой тут Юрку растим. Разве не это главное?