Первый шедевр

Грегори задумался. Вдалеке, в сумерках, уже были видны яркие тенты палаток и зарево костров. Ветер Ист-Ривер задувал холодом в капюшон, принося со стороны городка миазмы десятков давно немытых тел и набитых мусором мешков, вытекающих на вздувшийся растрескавшийся асфальт.

– Я не решаю, – наконец ответил Грег. – До это все происходило как-то… само собой.

– Но сейчас тебе надо выбирать. И как-то убедить его отправиться вместе с тобой.

– Просто предложу денег…

– Зачем им идти за тобой, если тебя можно ограбить прямо там?

– Наверное… ты прав, но что мне тогда делать?

Мертвец не ответил. Он молчаливо шел чуть впереди Грегори и, как только они достигли лагеря бездомных, остановился у одной из горящих бочек, подставив руки под огонь. Волны Ист-Ривер бились о опору, захлестывая небольшую площадку. Грегори чувствовал на себе взгляды десятков любопытных глаз, серые обитатели сгрудились у бочек, пытаясь согреться заревом горящего мусора. Краем глаза он заметил молодого парня на ватном матрасе, который с отсутствующим взглядом грел зажигалкой героин в столовой ложке. Другой бездомный, на вид около 50 лет, разговаривал сам с собой. Тим ткнул в его сторону пальцем:

– Можешь говорить со мной. Здесь это считается в порядке вещей.

– Тогда подскажи, что мне делать…

– Уверовать в спасителя нашего! Иисуса Христа, – от бочки отделился страшный бродяга со струпьями на лице. – Ибо грядет Геена Огненная!

– Иисус сдох и сгнил, как твоя морда, – выпалил Грегори.

Гниющий заживо бомж разразился религиозным бредом, Грегори шарахнулся от него. Страх и отвращение захлестывали. Он все меньше чувствовал себя охотником в этих прериях.

– Да ты не стремайся, это преподобный Уилл. Он просто чокнутый, – у зеленой палатки сидел сильно заросший мужчина с черными глазами. – Я тебя здесь раньше не видел. Ты недавно?

– Что «недавно»? – переспросил Грег.

– Недавно на улице, – рот под густой бородой растянулся в улыбке.

– Он хоть и заросший, но выглядит вполне приемлемо.

– Да, недавно, – Грег сцепил перед собой пальцы рук. – А ты?

– Я? – мужчина развел руки, демонстрируя себя во всем убогом великолепии. – Я и забыл, когда у меня был дом. Как тебя зовут?

– Не называй своего имени!

– Меня зовут Тим, – Грегори хотел уже протянуть руку, но остановился. – А как… как тебя зовут?

– Как меня зовут на улице? Или имя, данное мне родителями? – увлеченно прохрипел бездомный. Что-то в этом хрипе Грегу показалось знакомым, как и в блеске черных глаз.

– А какая на хрен разница?

– Какая разница?

Незнакомец рассмеялся, хлопнув себя по коленям. Он с кряхтением поднялся: кажется, движения ему давались с трудом.

– Тогда зови меня Хорватом, – он протянул свою черную от копоти руку. Грегори ничего не оставалось, кроме как пожать ее.

– У тебя мягкие руки, – заметил Хорват. – И очень чистые. Как и твоя одежда.

– А я тебе говорил, что нужно основательно проговниться! Он тебя раскусил! – Тим сел на матрас, где минутой ранее сидел бездомный.

– Я же недавно на улице, – улыбнулся Грегори. – Строго говоря, первый день.

– Ну надо же, – Хорват достал из кармана куртки самокрутку и закурил, запахло травкой. – Не ночлежка, не церковная скамья, не заброшенный дом – сразу улица. Посреди зимы. Ты суровый, Тим. Или глупый.

Хорват плюхнулся на матрас, поежившись будто от боли, и затянулся косяком. Его черные глаза сразу заискрились хитрецой. Он затянулся еще раз и протянул самокрутку Грегу.

– Что стоишь? Возьми! – настоял Тим. – Это твой шанс!

– Я… я в завязке.

– Ты идиот, – Тим приложился ладонью в лоб.

– Как пожелаете, Ваше Величество, – Хорват иронично склонил голову. – Ты слишком далеко от Лондона.

– Ты о моем акценте? – Грегори натянуто улыбнулся. – Кажется, ты тоже из Англии. Почему тебя тогда зовут Хорватом?

Бездомный снова затянулся травкой. Небольшой участок лица между бородой и копной волос раскраснелся, теперь он добродушно смотрел на Грегори. Как на своего хорошего знакомого. И все сильнее Грегу казалось, что это ощущение взаимно.

– Я был совсем молод, когда в Сребренице вырезали мусульман – 24 или 25 лет, кажется. У меня была хорошая работа, любящая семья… Но я был юн и глуп: взял все сбережения и улетел вершить справедливость, как мне казалось. Война оказалась жестокой и абсолютно лишенной какой-либо справедливости…

Хорват замолчал, погрузившись в дебри своих воспоминаний. Его глаза остановились в одной точке – в окурке под ногами Грега. Остальные бомжи буравили взглядом его спину. Находиться здесь было опасней с каждой минутой. По крайней мере, так казалось Грегори. Но скорбь в голосе Хорвата завораживала, поглощала звуки в радиусе его звучания.