Петр Кропоткин. Жизнь анархиста

Началась дискуссия… Некий очень молодой и «задорный» анархист, известный по кличке Македонец, начал «прямо грубо» кричать, что все это годится для «кабинетных революционеров», «могущих ждать десятки лет». Кропоткин «очень мягко» возражал. Нашлись и сторонники. Некий московский студент в конце дискуссии восторженно сказал Петру Алексеевичу, что «уходит от него убежденным синдикалистом» и отныне будет пропагандировать эти идеи в России[1377].

Кропоткин обсуждал с ними и вопрос об участии в профсоюзном движении и Советах рабочих депутатов. Он допускал вступление анархистов в Советы. Но лишь если те остаются органами рабочей самоорганизации и борьбы, а не превращаются в орудие партий или органы власти[1378]. Предлагая анархистам учитывать влияние рабочего самоуправления, он поддержал участие петербургских «хлебовольцев» в Совете: «Из случайно попавшего мне номера „Руси“ я узнал, что анар[хисты]-ком[мунисты] в П[е]т[ер]б[урге] вступили в Союз Раб[очих] Делегатов… Я думаю, они совершенно правы. ‹…› Я бы лично не вступил; но другим бы, я думаю, советовал вступить»[1379]

.

В Париже Петру Алексеевичу снова стало хуже. Он страдает от ревматизма, сильно болят глаза. Несколько дней Кропоткин был вынужден провести в постели. Он еще успевает повидаться с приехавшим в столицу Франции Гильомом[1380]. 4 октября 1905 года Кропоткин покидает Париж и возвращается в Англию, там уже его ждут письма из России. А вскоре до Британии доходят известия о грандиозной Октябрьской всеобщей стачке и царском манифесте 17 октября с обещаниями реформ, всеобщей амнистии, политических свобод и созыва Государственной думы. Начало стачке положили рабочие типографии Сытина в Москве, 19 сентября (2 октября) остановившие работу. К ним присоединились еще пятьдесят типографий, затем железнодорожники. К 15 (28) октября в Москве бастовали уже сто тысяч рабочих. К концу октября стачка охватила уже всю Россию. Бастовали два миллиона человек! Из них один миллион фабрично-заводских и семьсот пятьдесят тысяч железнодорожных рабочих. Прекратили работу почта, телеграф, городской транспорт, банки, учебные заведения. Во многих городах бастовавшими руководили Советы рабочих депутатов, а в некоторых они фактически взяли власть в свои руки, сформировав вооруженные отряды из рабочих.

Кропоткин по-прежнему ужасно себя чувствует. Общая усталость, боль в горле, кашель, проблемы с сердцем[1381]. Но новости «из дома» заставляют его воспрянуть духом. «В России началась революция. Раз выступила Москва – вся Россия поднялась с нею, – пишет он Марии Гольдсмит. – Все это доказывает только, что с нашими заграничными газетами мы теперь всегда будем запаздывать. Какое теперь кому дело до Думы и до наших рассуждений о работе в профессиональных союзах! ‹…› Много неприятностей придется пережить в эти годы, но зато, родные мои, и много радостей. Ведь это революция, именно такая, какая была в 1790–[17]93 гг., только 100 лет спустя…»[1382]

Петр Алексеевич не питает иллюзий. В послании к участникам большого митинга солидарности с революцией в России, который был созван 3 ноября 1905 года в Уайтчепеле, он предупреждает: да, народ одержал первую победу. Но пока все уступки власти – это обещания, вырванные с помощью всеобщей стачки. Обещания, данные с ножом у горла! Император и бюрократия попытаются отыграть назад. Поэтому трудовой народ должен вооружаться и двигать революцию дальше![1383]

И нужно воспользоваться сложившейся ситуацией для того, чтобы укрепить анархистское движение, а затем бороться за новое безвластное общество. «Теперешний революционный период продлится не год и не два. Но он пройдет, – пишет он членам женевской редакции "Хлеба и Воли". – И в этот период должна сложиться такая анарх[ическая] партия, кот[орая] будет не только боевою партиею нападения… а партиею, представляющей собою анархический склад мысли в его существенных теориях, в его понимании преобладающей роли народа, в его понимании значения различных партий в революционной и вообще прогрессивной жизни народа и т. д. – партиею, кот[орая] должна пережить саму русскую революцию, какова бы ни была роль, сыгранная ею в революции»[1384]. Иными словами, как бы ни завершилась революция, каковы бы ни были ее итоги, анархисты должны стать влиятельной политической силой, завоевавшей доверие среди народа…

* * *