Петрусь Потупа

В это время старший сторож, прозванный мальчишками «Пьяна звирюка», дневалил у себя в шалаше. Он сидел на покрытых овчинами досках и курил длинную черешневую трубку. Рассеивался дым — появлялись рыжие усы, красно-бурое, в веснушках лицо.

На деревянной тумбе перед сторожем высился штоф с водкой, лежал хлеб. Тут же валялся нож с загнутым, как у ятагана, концом. У входа белела прислонённая к стене дубина.

От кислого запаха овчин, водки, табачного дыма в шалаше стоял тяжёлый смрад. Было душно, но, несмотря на это, сторож сидел в охотничьих сапогах и кафтане, застёгнутом до самой шеи.

Обхватив заскорузлыми длинными руками голову, «Пьяна звирюка» что-то напевал, наполняя тесное помещение низкими, басовыми звуками. Замолкая, он вытягивал голову и долго прислушивался.

Но как бы он вскочил, если бы знал, кто стоит рядом, у его логова, чьи пытливые глаза давно следят в щёлку за его движениями, ощупывая взглядом каждый предмет в его шалаше!

Когда «Пьяна звирюка», положив голову на тумбу, захрапел, Петрусь медленно пополз дальше.

Из сада мальчик прошёл в цветник. От обилия диковинных цветов у него зарябило в глазах: цвели георгины. Ему показалось, что они необыкновенно пахнут, и, наклонив крупный, как подсолнух, георгин, Петрусь припал к нему лицом, но тотчас разочарованно отпустил: «Такие красивые, а не пахнут!.. А что это?»

Посреди круглого водоёма возвышалась каменная статуя. Сильные струи воды дробились в воздухе, серебристым дождём падали в мраморную чашу бассейна.

В водоёме плавали словно вылитые из червонного золота рыбки.

Отойдя от фонтана, мальчик засмотрелся на оранжереи. Сверкающие стеклянные крыши делали их похожими на маленькие дворцы.

«Должно, пан живёт там. Пойду погляжу».

Опустив в открытую раму цветочной оранжереи голову, Петрусь словно окунулся в насыщенный влагой, душный воздух.

Здесь цветы были ещё ярче, ещё диковиннее, чем те, какие он видел на клумбах.

— Как бабочки! — шептал Петрусь, и ему казалось, что под ним не цветы, а яркий волшебный ковёр.

В глубине оранжереи зашаркали чьи-то шаги. Петрусь отскочил от рамы и растерянно огляделся.

Рядом тянулся высокий забор. Мальчик, как кошка, прыгнул на забор и через мгновение был на другой стороне.

Коснувшись земли и очутившись среди домиков террариума, построенных графом для змей, он. с любопытством огляделся.

Домики стояли на столбах и тянулись рядами, а висевшие на них дощечки на непонятном мальчику латинском языке сообщали родину, название и дату появления змеи в террариуме.

«Как ульи на пасеке», — подумал Петрусь.

Заглянуть в них он не успел — послышались людские голоса, и мальчик поспешно юркнул под ближайшую клетку. Доски, закрывающие просвет между столбами, скрыли его.

Голоса приближались.

Петрусь заглянул в щель и тут увидел самого пана— владельца Вербовья, хозяина тысяч крепостных крестьян.

Граф запоздал с обходом своего питомника. Одет он был, как обычно в утренние часы: на нём была светло-жёлтая венгерка; такого же цвета, как и венгерка, брюки; на ногах малиновые домашние туфли. На чёрной шелковинке свисало стёклышко монокля, в руке покачивался длинный стек.

Так вот он какой, пан…

Вглядевшись в бездушное, как маска, лицо графа, Петрусь понял, что лучше на глаза ему не показываться.

В сопровождении служителей террариума граф Шаула спокойно переходил от одной клетки к другой.

За ним семенил низенький, толстый человек с красным лицом, с торчащими в стороны, будто пики, усами.

«Старший», — решил Петрусь.

Подойдя совсем близко, граф мельком взглянул на домик, под которым притаился мальчик.

Вскинув монокль, Шаула остановился у клетки напротив.

Только тут Петрусь увидел сквозь кольца решётки гигантскую змею.

Это был удав, вывезенный графом из Южной Америки.

Свернувшись в кольцо, змея лежала неподвижно.

Шаула просунул через отверстие решётки стек и осторожно погладил им по чешуе удава.

Подошёл с подносом в руках лакей.

Граф сделал знак, и служители, поклонившись, удалились.

На подносе, принесённом слугой, стояли бутылка с хрустальным бокалом, покрытые белоснежной салфеткой с вышитым гербом графа.

Лакей снял салфетку, и солнце радужными самоцветами заиграло на хрустальных гранях, вспыхнуло на золоте подноса. Янтарная жидкость полилась в бокал и наполнила его до краёв. Граф уже было протянул руку к напитку, но салфетка, лежавшая у края подноса, неожиданно поползла вниз. Лакей подхватил её, бокал качнулся и упал набок. Растерявшийся слуга ещё более накренил поднос. Хрустальный бокал, прозвенев, свалился на песок.

Граф молча опустил протянутую руку, поднял другую, со стеком, и резко ударил по лицу лакея, Петрусь увидел, как побледневший лоб слуги пересекла лиловая полоса.

«И за что он его? Он же нечаянно!» — пронеслось в мыслях у мальчика.

— Я научу тебя быть лакеем! — процедил граф.

Слуга словно окаменел. Наконец веки его дрогнули. Он опустился на одно колено и осторожно поднял с земли упавший бокал. Втянув голову в плечи, лакей поспешил к замку.

Граф повернулся, и взгляд его упал на щель, из которой выглядывал мальчик.