– Ах, не ты? – продолжил Джейк, выдержав грозную паузу. – Ну тогда, сделай милость, подойди к вон тем кольцам и подтянись на них двадцать раз.
Наказанный побрел выполнять.
Хозяйка пансиона, не переставая улыбаться шеренге, сделала бровями.
– Мадам! – низким (аж сам не ожидал) голосом пресек Д.Э. Саммерс излишние церемонии.
Мадам Гландау тоже не ожидала. Фокс демонически хохотал.
– Как тебя зовут-то, «не я»? – небрежно добавил Д.Э.
– Рикки.
– Да что вы, сэр! – поразился учитель. – А меня – Джекки!
Класс обрадовался ужасно. Наглый мальчишка стоял пунцовый.
– Гудмен, – буркнул он, и вытер нос. – Сэр.
– Очень приятно, мистер Гудмен, – Д.Э. Саммерс отвернулся, чтобы не смотреть, как бедолага корчится на кольцах и сделал мадам такое лицо, какое обычно принимал компаньон, когда собирался сказать что-нибудь неприятное, но не желал при этом скандала.
– Согласна, – вздохнула та. – Муж так занят, ничего удивительного, что мальчики не в лучшей форме. Дисциплина, увы, хромает.
– Да, – согласился Д.Э. – Вот с дисциплины я и хотел бы начать.
Мадам просияла и встала в выжидательную позицию.
– Так, – Д.Э. принял деловой вид. – Сегодняшнее занятие мы посвятим, как я уже говорил, дисциплине.
Тут он сделал многозначительную паузу.
– Claro?
– Да, сэр! – почтительно протянула шеренга.
– Прелестно, – одобрил Джейк. – Так, что там у нас?
– Класс! – мадам Гландау как из ружья выстрелила.
– Класс! – последовал поданному примеру Д.Э. Саммерс, и в памяти сами собой всплыли несколько строчек из «Элементарной гимнастики». – По порядку номеров рассчитайтесь!
– А демонстрация? – уже заговорщически зашипела мадам, пока мальчишки делали шаг вперед и называли номер.
– Еще же на первый-второй, – обернулся Джейк, – потом по залу гонять, а потом... Мэм, дисциплиной пренебрегать нельзя!
Мадам Гландау успокоенно замахала руками.
Потом выбегали вперед сначала все первые номера, потом все вторые, потом маршировали по залу, по команде перестраиваясь в дурацкие круглые фигуры, которые Д.Э. видел в учебнике, и квадратные, которых он там не видел, перестраивались из этих фигур обратно, потом побегали, потом попрыгали, потом еще походили гусиным шагом (последние три упражнения Д.Э. Саммерс позаимствовал из гимнастической системы с неизвестным названием, по которой когда-то обучался раз в неделю сам), и стало ясно, что тянуть дальше уже некуда.
– Ну хорошо, – милостиво сказал учитель гимнастики. – Теперь я хотел бы вам показать, чему вы должны научиться.
Он подошел к бревну, поддернул брюки, легко на него вскочил и непринужденно прошелся туда-сюда. Но вместо того, чтобы спрыгнуть на пол, отошел назад, разбежался слегка и повис на кольцах (с которых не так давно слез опозоренный Гудмен). Как следует раскачался, сделал стоечку вверх тормашками, перевернулся, и, вновь раскачавшись, перебрался на канат.
– Нечто в этом роде, – сообщил он, добравшись до верха (последний матрос на «Матильде» только сплюнул бы: даже до первого марса не дотягивает!), – нечто в этом роде я предполагаю получить от вас в течение, скажем, ближайших шести недель.
Ученички только моргали. Смирные, тихие – прелестные дети.
– Я думаю, – пришла им на помощь мадам Гландау, – все эти интересные вещи, относящиеся более к немецкой системе, о которой мы, мистер Саммерс, с вами вчера беседовали, будут более уместны во втором семестре. А пока предлагаю перейти к элементарным упражнениям по системе миссис Чивер-Бертон.
–
Упражнения по системе этой самой дамы в самом деле были «направлены на поддержание общей физической формы». Однако, ничего не оставалось. Д.Э. Самерс послушно наклонялся, держа пальцы на талии, двадцать раз то в одну, то в другую сторону, доставал ладонями до носка то правой, то левой теннисной туфли, вертел головой, делал приседания и исправлял калечных «ласточек».
От одной мысли, что придется проделывать это в течение шести недель, сводило зубы. Нужна была идея. Идея пришла в голову где-то в начале одиннадцатого, когда, согласно всем расписаниям, действовавшим на территории пансиона мадам Гландау, не только ученикам, но и учителям полагалось лежать в кровати.
– Oщ йtiez-vous?[9]
– с негодованием спросила мадам, дождавшись, пока учитель гимнастики спрыгнет с ограды и торопливо заправит рубашку за ремень сзади. – Вам что, неизвестны правила?– Простите, мадам, – потупился запыхавшийся, раскрасневшийся и взмокший Д.Э. – Я...
– Вот именно, вы! – голос мадам звенел, как лист жести, изображающий начало грозы за сценой. – Именно вы! Ну? Что вы делали, что?
И она затарахтела по-французски. Тарахтела долго, войдя во вкус, упоминая то режим, то здоровье, то, что не может чего-то там позволить, или нет, не собирается чего-то там позволять, и еще долго, много и звонко.