Пиковая Дама – Червонный Валет

Якобсон должен был кругленькую сумму Ферту; взятые в карты «брюлики», кольца и прочие цацки были некогда переданы в липкие руки Хаима, но арест и каторга помешали шулеру выручить за них куш. Теперь же, через восемь лет, объявившись в Астрахани, Алдон как гром не из тучи свалился на голову Якобсона.

* * *

– Боже ж ты мой, Фертушка, я же тебе вторично в третий раз говорю, я не держу при себе в доме таких денег! – выпучив карие вишни глаз, с порогу запричитал Хаим. – О, милый, чтоб я так жил… Ты посмотри на это несчастье! Это же просто свинство, щё они с тобой сделали на галерах, Фертушка! Ай-яй-яй! Душат нас, звери, жить не дают порядочным людям. Мамой клянусь, я ведь прежде не замечал, что у тебя, родной, так богато седых волос…

– Когда-нибудь ты заметишь, что их у всех сполна, кто пытается выжить в этом сучьем мире. – Ферт явно начинал терять терпение.

– Да, да, да… разве ж я так не думаю… Нет, нет, ты только ради своего драгоценного здоровья не подумай, дорогой, о Хаиме плохо. Мне действительно стыдно, что я не знал о твоем возвращении, спаситель ты наш, герой, гладиатор! Идущие на смерть ради благополучия семьи приветствуют тебя!

– Короче, сказочник, «бобы» когда будут? – Ферт тяжело посмотрел на торговца краденым из-под черной фетровой шляпы, надвинутой чуть ли не на самую переносицу горбатого хищного носа.

Якобсон нервно хихикнул, потер подбородок. Ему стукнул полтинник полгода назад. Десять лет своей жизни с перерывами он провел на поселениях за незаконную контрабанду экзотических специй и сомнительных лекарств.

Он был грузен и страдал грудной жабой. Рыжие пейсы его начинали скоротечно редеть, а на глянцевом, отъетом лице беспокойная жизнь оставила глубокие складки. В темных навыкате глазах бойко, даже нахально плясали лукавые бесики, которые у людей незадачливых, однако, вызывали к нему симпатию.

Еще раз ерзнув глазами по молчаливой фигуре опасного гастролера, Якобсон, желая выиграть время для более ловкого ответа, решил прикинуться дурачком:

– Так, так, так, Фертушка… – озабоченно заторил он. – Я тебя слушаю…

– Это я тебя слушаю, – сразу наступил на него Алдон.

– Не понял?

– Сейчас поймешь.

Хаим и глазом не успел моргнуть, как опасная цирюльная бритва плотно поджала его двойной подбородок.

– Ты что же, гнида картавая, соскочить хочешь или красиво рвануть с моими деньжатами?

– Что ты! Что ты?! – прохрипел должник. – Щё ты такое взял в голову? Хлебом клянусь, отдам.

– Когда?

– Через неделю, Фертушка, как есть все до копейки. Шутка ли, такие целковики… из оборота выдернуть?

– Послезавтра… все положишь на стол.

– Ты с ума сошел, мамой клянусь! Разоришь! Я бы на твоем месте, Фертушка…

– На моем месте… ты бы давно говном изошел. Заткнись! За все в этой жизни надо платить, Хаим… вернее, расплачиваться. Ты и так восемь лет крутил мой капитал. Мне стоило бы жить на проценты или обложить тебя данью. Но я не спекуль… и не торгаш, на твое счастье, но мое кровное – будь любезен… Короче, если в «косоротовке» через два дня не будет…

– Будет… – едва справляясь с удушьем страха, просипел Якобсон. – Убери перо… порежешь…

– Стоило бы… – Ферт щелкнул складной бритвой и сунул ее в карман. – Гнилой ты, дядя. Дружков на долю обжимаешь. Только встретились, а ты уже нехорошо кричишь в голос.

На прощанье визитер хлопнул по потной щеке Якобсона и глухо сказал:

– Я слово держу… Если это подстава… Бог тебе судья… Завалю. Ты меня знаешь.

– Зря ты так, Фертушка, – нелепо кривя рот и тараща глаза, откашлялся Хаим. – Я думал, кореша всегда помнят своих корешей…

– Вот именно – помнят. – Алдон, более не обронив ни слова, шагнул за порог и хлопнул дверью.

Его уход был так тяжел, что Якобсона снова охватил смертельный ужас: белые стены его дома точно почернели, руки продолжала моросить дрожь, и все, решительно все вокруг закачалось.

– О Бог Авраама и Исаака… надо же щё-то делать!.. С этого зверя станется, и глазом не моргнет… – Хаим с ненавистью посмотрел на дверь. – Ты хочешь знать, по ком звонит колокол, Хаим? Вернее, после кого сливают воду в клозете? Так это после тебя, дружочек. Нет, спасибо… я не тот, кто не зависит от доброты посторонних людей, пусть даже это будет полиция. Нашли поца! Какого черта? Почему бы и нет?

* * *

Пролетка свернула в проулок, подпрыгнула на колдобине, выехала к торговым рядам. Рука Ферта исподволь легла на револьвер, взгляд стал цепким, точь-в-точь как у ловчей птицы. «Народу много – хорошо… Если начнется шухер и придется рвать когти – толчея только на руку».

– Здесь придержи. – Алдон хлопнул извозчика по плечу, сунул в заскорузлые пальцы мелочь и легко соскочил на брусчатку. Излишне резко крутнул головой, переходя улицу. «Псих, – отругал он себя, – не дергайся, окараешь. Легавым и в голову не придет тебя здесь вязать. Главное, дойди до трактира, там есть свои потайные норы. Не дрейфь: клопов бояться – спать не ходить. Как говорил покойный дядя Костяй: “Плохие дороги требуют хороших проходимцев”».