Пиковая Дама – Червонный Валет

Однако ослепленные глаза Алешки не увидели сей красоты. Он потерянно спустился с крыльца. На дворе было тихо – так тихо, как бывает лишь в ожидании смерти. Прошел через дверь, миновал опустевшую собачью будку. Его косматый друг – сторожевой пес Жук – умер еще полтора года назад, и теперь только истертый широкий ошейник да ржавая от снега и дождей цепь напоминали о верном четвероногом охраннике.

Алексею хотелось остаться одному, и он, свернув за поленницу, отворил низкие двери хлева. Крепко пахнуло свежим навозом, душистым сеном и прелым деревом. Рядом с дремлющими коровами, расшаперив голенастые ноги, пестрый телок цедил на земляной пол сквозь ржавую прядку тонкую струйку. На скрип двери он нехотя повернул лопоухую голову и обиженно промычал.

Алексей предусмотрительно перешагнул ползущую лужу и, шлепнув по шелковистому заду раскоряченного телка, присыпал опилками мокрый пол.

Затем достал папиросу, прикурил и присел у малого оконца, пропиленного в бревенчатой стене, на осиновую чурку.

И снова губы дрожали в молитве, а сам он, точно перестав ощущать связь со своим телом, пытался подняться духом до неведомых и таинственных высот, где, отбросив сомнения пытующей мысли и презрев земную гордыню, страстно молил у Небес новую толику жизни для матери.

Но молчали предвечерние небеса, и только месяц, отливающий серебром в густой синеве закатного неба, скользил меж тающих облаков и красил крыши Саратова сумеречной сиренью.

Алексей уронил голову в горячий венец ладоней: «Мама… маменька… неужели это конец? Неужели это навсегда?!» Во тьме смеженных глаз неслись оранжевые пунктиры былых картин и эскизов, связанных с матерью. Но отчетливо ясно почему-то виделось только ее серое платье немодного покроя, туфли, давно потерявшие цвет, и… карие, как у него, глаза, в которых застыло усталое горе. В колючей метели воспоминаний проявились забытые из детства длинные зимние вечера, когда еще были живы родители его отца. Бабушка сидела в кресле рядом с постелью разбитого ревматизмом деда, поила его чаем с сушеной малиной из ложки, и они по-стариковски неторопливо и обстоятельно вели беседы о смерти. Алешка помнил об их договоре: тот, кто раньше будет отдавать Богу душу, поведает другому, хорошо ли умирать.

Когда дед совсем ослабел и стало очевидно, что смерть близка, бабушка не преминула спросить деда, славно ли ему?

– Очень славно, – прошептал он, и это были, пожалуй, последние его слова.

Алексей снова перекрестился: «Господь милостив, может, и маменьке сейчас хорошо…»

Людмила Алексеевна прожила в каком-то своем особом мире еще семь часов и на талом рассвете скончалась.

Братьям врезалось в память, как золотые с красным отливом ресницы солнечных лучей легли на окаменевшие складки савана.

Глава 2

От смешного до печального – один шаг. От печального до смешного – значительно более. На Руси по сему поводу говорят: «Пришла беда – отворяй ворота». Не разминулась она и с Алешкой.

Еще не отпели сорокоуст со дня смерти маменьки, как в дом Кречетовых, где проживал теперь Алексей, заявился Гусарь.

– Совсем ты тут захирел, хлопец, – ревниво оглядывая «пенаты» друга, заключил Сашка. – Пылюка кругом, як в архиве. Тут впору чихать без нюхательного табаку. А ты помывку собрався устроить?

Алексей действительно стоял с засученными рукавами у большого медного таза, настроившись затеять стирку. Рядом с лавкой, на которой лежал ворох белья, стояло три ведра нагретой воды и чашка наструганного для кипячения мыла.

– Я до тоби с весточкой. Пляши! – плюхаясь на диван, помахал запечатанным конвертом Гусарь.

Кречетов стряхнул пену с рук, вытер их о полотенце и раскатал рукава блузы.

– И от кого?

– У-а, да ты дитё… выходит, в этой науке? Никак не учуешь? Или ясноокая паненка осталась в твоей памяти, как адрес дома давно помершего человека?

– Уволь, Шурка, мне нынче не до шуток. И хватит изрекать те бесспорные истины, которые наши прабабки вышивали крестом на рушниках. Дай сюда!

Алексей выхватил конверт из рук Гусаря и живо отошел к окну. Письмо и вправду было от Снежинской – он безошибочно узнал ее легкий, словно бегущий почерк.

Сердце забилось птицей под рубахой, в груди горячим теплом разлилась надежда. После черных невзгод сей кусочек белой бумаги, точно солнечный луч, высветил душу. Алексей не торопил эти дивные минуты. Ему хотелось напевать вполголоса – в гости заехал друг с радостной вестью, в сердце стало тесно от девичьей любви, за спиной вновь налились чувством юные крылья… и это прозрачное, теплое утро августа! – разве всего этого не довольно для радости?

Повернувшись спиной к Сашке, он осторожно и бережно вскрыл конверт, достал вдвое сложенный лист розовой бумаги. В душу запали сомнения, когда на большом развернутом листе, еще не читая, Алешка увидел всего несколько сиротливых строк.

«Алексей, здравствуйте.