Пиковая Дама – Червонный Валет

– Скотину вашу еще вчерась на рынок угнали продавать. Да ты больно-то не горюй, паря… Заваляща скотина-то ваша была, телка хломущая, одна тропа – на забой. Да и коровенка-пеструха много ли молочка давала? Нет, не кормилица она вам была. Вот разве бычок-трехлеток да птица… Мать-то твоя, покойница, чинных гусёв дёржала… Да без еённых рученек како хозяйство? Горе одно.

Алексей бросился в толчею: мебеля, сундуки, исшарканные временем ковры, фикусы в кадках и посуда – все выносилось из дома одно за другим. А вокруг пуржила метель голосов:

– Из Татищева, говорят, купец объявился, дом ваш облюбовал, вернее, место… Перестрой полный, пужал, будет ладить.

– Митрий давеча приезжал, старшой твой, как будто одобрил тятькино задумье…

– Да уж больно дешево дом спродали. Считай, даром. Какой-никакой, а о двух этажах… с мезонином.

– Сад жаль, дюже добрый, клети хоть куда, венцы-то, глянь, не гнилые…

– Так ведь удержу нетути у хозяина – одна блажь да бутылка на уме. Вот и подпоил его купец, а Платоныч наш по пьянке все тайны на ветер выболтат, на любой расклад согласится. Хто б ему глаза на правду разул, Исусе Христе!.. А у него на все однёшенько: «Огурец – овощ семейства закусочных. Певчему ставют голос, музыканту – руку, мастеру – стакан». А он-то у вас «мастер» еще тот… Шибко праздники любит Иван Платоныч.

Алексей насилу протиснулся к крыльцу и тут увидел сего «варяга». Сонно-надутый, в белом картузе с синим околышем, в парчовом жилете, при золотой цепурке и в хромовых сапогах, купец делово расхаживал по двору и перечислял изменения, которые внесет. «Плодовые деревья долой под корень, чтобы, значит, не загораживали беспричинно вид. Конюшню к дьяволу раскатать и по бревнышку перенести, баня тоже не радует глаз, и прочее, прочее, прочее…»

А рядом то на полусогнутых, то едва не на цыпочках скакал и прыгал ощипанным воробьем папенька, суетливо отворяя перед новым владельцем все двери, и угодливо журчал:

– Пожалуйте-с… извольте-с… Здесь ступенька-с… С премногим удовольствием-с, помилуй бог!

– Крыша-то не течет ли? – Малиновая рожа покупщика вспыхнула подозрением, рьяно наваксенный сапог тяжело опустился на ступень крыльца.

– Не понял-с. Извольте-с огласить еще раз? – Отец, вспорхнув наперед купца к дверям, подобострастно осклабился.

– Крыша, говорю, не дырява? А то, может, и она каши просит?

– Ни в коём обстоятельстве, помилуй бог! Все в лучшем виде-с, железом крашеным крыта – цитадель!

– Ну гляди, гляди, попрыгун, неровен час гнильем окажется. – Парчовый жилет с золотой цепуркой по-хозяйски перешагнул порог.

Алешка вздрогнул: этот чужой большой человек с крупными пальцами и такими же чертами лица заставил его почувствовать себя неугодным в своем собственном доме. Купец еще и глаз на него не вскинул, словом не обмолвился, но Алексей видел по всему: татищевский делец хочет, чтобы Кречетовы поскорее убрались отсюда. И у него самого, потерявшего последнюю твердь под ногами, вдруг не осталось иных желаний, как поскорее покончить со всем этим кошмаром и броситься хоть в омут вниз головой, хоть уехать, куда глаза глядят… Лишь бы не задерживаться здесь, лишь бы не быть свидетелем этого позорного торжища.

Папенька, вновь показавшийся на крыльце, точно забыл что, бегло окинул двор блестючим от водки взором и… споткнулся на сыне.

– Спесивый высоко мостится, да низко ложится! Что, нагулялся, колобихина ты корова? Вот-с, полюбуйся, помилуй бог, до чего дожил отец твой! Один как перст, без сыновьего плеча, делами ворочает! Да успокойся ты, акробат – глаза на мокром месте. Не ты первый, кто оплакивает родительский дом. Не будь дураком! Не такие палаты ждут нас. На Урале – толковый люд государю челобитные пишет: так, мол, и так, Ваше Величество, дозвольте крышу золотом крыть, деньжищи девать некуда! – а ты сопли тут на кулак мотаешь…

Алексей, стоявший внизу у крыльца, не мог разглядеть в сумеречье лица папаши, но слышал, как тот победно икнул.

– Пошто молчишь? Поди сюда, не мешай, ишь, народец мотыжится. Вот и получается: не много читай, да много разумей. Заторопка со спотычкой живет. Чаял ты, что тебе твои «жуфруины с гримом» помогут, ан накось, выкуси! Отвернулись они от тебя, по-моему вышло! У меня и бумага с печатью имеется за подписью твоего ненаглядного антрепренера. Так что живи с разумом, лекарей не надо, и слушай родителя, покуда хрящи не срослись.

Радующийся своей победе отец свесился с крыльца, и сын разглядел его лицо, напоминавшее расколотую пополам маску, которая изображала играющую на тонких красных губах бесовскую улыбку. Алексею стало не по себе, показалось, и не иначе, что он заглянул в замочную скважину и увидал то, чего видеть не полагалось.

– Ты что же, Алешенька, мил мальчик, вылупился на меня, аки новорожденный на попа? Али задумал что?.. Уж не убить ли, когда отец спать будет? Ладно, ладно, шучу. Ты ведь и сам небось рад в тайниках души, что так все случилось. Знаешь, куда везу тебя? Ха-ха! В Калифорнию!