Пётр и Павел. 1957 год

– И просить не надо, – успокоил его Родионов. – Я распорядился, не боись. Думаю, Ангелина уже за дверью с самоваром в руках стоит.

И в самом деле, раздался осторожный стук в дверь, и свояченица Киприана внесла в номер Троицкого поднос с посудой, вазочку с вареньем и, конечно же, дымящийся самовар.

Потом они сидели за столом, из гранёных стаканов в мельхиоровых подстаканниках пили липовый чай с крыжовенным вареньем и разговаривали, не торопясь, нимало друг друга не смущаясь, как очень хорошие знакомые, которые, по воле не зависящих от них обстоятельств, давненько не виделись. Киприан рассказал Павлу, что повезло ему в этой жизни несказанно. После того, как позакрывали в Боголюбове все храмы, не оставил его своим попечением отец Филофей, молодой священник из Давидовой пустыни, что в десяти верстах от Боголюбова находилась. Он регулярно приезжал в город, часами беседовал с отцом Петром, знал весь причет храма Рождества Пресвятой Богородицы и многих прихожан. Особо отличал Никодима Родионова за его кроткий нрав, за непоказную набожность и, когда тот умер, искренне горевал. Время тогда было суровое, голодное, а у вдовы бывшего церковного старосты шесть настежь раскрытых ртов, и все есть хотят. Вот и решил батюшка хоть как-то помочь несчастной вдове, жизнь ей облегчить. Собрался он паломником на Афон и предложил взять с собой её старшего сына. Летом двадцать третьего года ещё без особых помех можно было из России уехать. Вдова с радостью согласилась. Так начались для Киприана его многолетние скитания.

По дороге на Афон отец Филофей умер от тифа в константинопольском лазарете, и нежданно-негаданно шестнадцатилетний мальчишка очутился за границей совершенно один – без денег, с какими-то сомнительными документами, не зная ни одного иностранного языка. Чтобы не умереть с голода, Кирюша и милостыню просил, и самую грязную работу почитал за счастье получить. Бывало, за миску жидкой похлёбки целый день таскал в порту неподъёмные кули с мукой и рисом. Тяжко парню на чужбине пришлось, порой хуже лютой каторги жизнь ему мнилась.

– И, знаешь, в конце концов, не выдержал я, – признался Киприан, – с голодухи на базаре лепёшку украл… Но даже укусить её мне не удалось: с поличным поймали, буквально за руку схватили. В полицию, слава Богу, не сдали, но побили сильно. И вот лежу я на базарной помойке, подо мной куча какого-то грязного тряпья, на чёрном небе звёзды, как спелые яблоки висят… Благодать!.. А я с жизнью прощаюсь. Но вновь Господь не оставил меня своим участием., Какими путями неведомо, но привёл Он на помойку, где я кровью харкал и с матушкой родимой навеки прощался, отца Серафима.

При упоминании этого имени Павел Петрович вздрогнул, как от удара.

– Погоди!.. – остановил он Киприана. – Не тот ли это священник, который…?

– Тот, – подтвердил Родионов. – Тот самый. Он тебе очень хорошо знаком… Ведь ты с ним не один год в лагере просидел…

– Но как ты узнал?!.. – изумился Троицкий.

– А я перед самым Новым годом от него письмо получил, – и Киприан протянул Павлу Петровичу серый конверт.

– Быть того не может!.. Он "без права переписки" сидел!.. – но письмо из рук Кирюши выхватил и стал торопливо читать.

– А ты что же, полагаешь себя лучше прочих? – усмехнулся Родионов. – Не гоже так. Тебя реабилитировали, а и другим тоже вольного воздуха хлебнуть хочется… Видать, время настало, до остальных очередь дошла, – он переждал немного, пока Троицкий закончит чтение письма, и только потом спросил: – Что скажешь?.. Интересное письмецо, не так ли?..

Павел Петрович вложил сложенный пополам листок бумаги в конверт и, возвращая его Киприану, проговорил медленно:

– Неисповедимы пути Господни!..

– Воистину так!.. – согласился Родионов. – Думаю, со дня на день батюшка дома, в Дальних Ключах, объявится.

– Но, прости, я тебя перебил… Продолжай, пожалуйста, – попросил Троицкий. – Дальше-то, дальше что?..

И Киприан продолжил свой рассказ.

Случайно нет ли, но отче Серафим мимо той самой помойки проходил, где избитый парень валялся. Вдруг слышит, где-то, совсем рядом, человек стонет и по-русски матушку свою зовёт. Вот и поспешил на помощь.

– Батюшки мои!.. Да кто же так тебя отделал безжалостно?!.. – воскликнул, едва увидел лежащего на куче тряпья парня. И в самом деле, вид у парнишки был прескверный: правый глаз совершенно заплыл, под левым красовался здоровенный фингал, губы разбиты в кровь, дышал он часто и мелко, жадно хватая разбитым ртом гнилостный воздух.

– Не уходи… родной!.. – залепетал несчастный – Не бросай ты меня!.. Помираю совсем!.. Спаси!.. – мёртвой хваткой вцепился в милосердную руку батюшки и захрипел, еле двигая разбитыми в кровь губами. – Помираю совсем!.. Уж лучше кто пристрелил меня, всё легче было бы!..

– Ну, ну… Не отчаивайся так, – отец Серафим присел перед ним на корточки. – До смерти тебе ещё далеко: раз Господь меня к тебе направил, стало быть, не суждено тебе на помойке помереть, поживёшь ещё маленько… Тебя как зовут?..

– Киприаном, – еле выговорил своё имя пацан. – Дома ещё Кирюшей звали…