Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

Партия знает Ленина как примерного партийца, не любящего решать вопросы единолично («Троцкизм или ленинизм?»).

Бывает, что в противоборстве между Лениным и партией правота, согласно генсеку, остается на стороне вождя. Так случилось, к примеру, в апреле 1917 года, когда партия, после кратковременного помрачения, вынуждена была принять на себя бремя ленинской истины: «Были ли тогда у партии разногласия с Лениным? Да, были. Как долго длились эти разногласия? Не более двух недель». Но бывает и так, что права партия — «мы, практики». Когда же ему требуется приглушить расхождение между ней и Лениным, то, возвращаясь к истории с Демократическим совещанием, он плавно смягчает свой прежний антиленинский выпад: «Впрочем, это разногласие не имело актуального значения для партии. Впоследствии Ленин признал, что линия VI съезда была правильной».

Мы знаем, что в 1920 году Сталин, говоря об этом эпизоде, хвалит партию за то, что, «не послушавшись Ильича» и проигнорировав его протестующие письма, она «довела дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания», — после чего хитрый Ленин признал: «Да, вы, пожалуй, были правы».

А в 1924 году («Троцкизм или ленинизм?») Сталин уже превозносит его за ту «страстность, с которой бичевал Ленин в своих письмах фетишистов даты — 25 октября. События показали, что Ленин был совершенно прав. Известно, что восстание было начато до Всероссийского съезда Советов. Известно, что власть была взята фактически до открытия Всероссийского съезда Советов».

Так кто же тут «совершенно прав» — Ленин или партия? Все зависит от насущной тактической задачи. Безотносительно к ней в обоих случаях прав именно он — Сталин, изрекающий истину.

По отношению к самой партии он мастерски варьирует два контрастных приема: первый состоит в ее сакрализации, а второй — в нагнетании покаянной темы, мотивов «греха» и «самокритики». С одной стороны, партия, вместе со своим ЦК, — это «святая святых» рабочего класса, с другой — она так же «грешна» и подвержена «ошибкам», как любая профанная организация. Он и для ее руководства сохраняет гоголевско-морализаторский тон: «Я также далек от того, чтобы считать наш ЦК безгрешным. И у него есть грешки, как у всякого другого учреждения или организации».

Иногда партия выступает у него как коллективный Ленин; иногда она с успехом заменяет его. С одной стороны, утверждается, что «вдохновителем и организатором» всех побед был Ильич; с другой (правда, в споре с Троцким, которого он стремится дезавуировать как полководца и создателя Красной армии), Сталин на XIV съезде заявляет «со всей решительностью, что высокая честь организатора наших побед принадлежит не отдельным лицам, а великому коллективу передовых рабочих нашей страны — Российской Коммунистической партии». Обожествляя эту партию, он в то же время при необходимости ограничивает ее ленинским авторитетом, как авторитет Ленина ограничивал партией. Мы помним, что она «нередко ошибается», так что Ильич «учил учить партию» на этих ее ошибках[509].

В самой ВКП Сталин без конца выкраивает все новые блоки и союзы, выдавая их за партию в целом. Идет сложнейшая, порой сбивчивая, с отступлениями и блефом, карточная игра, пробуждающая достопамятные литературные ассоциации. В партии вычленяются тройка, семерка. Останется только туз.

Ленин сегодня

В 1925 году, критикуя Сталина на XIV съезде, Каменев бросил тираноборческую фразу: «Мы против того, чтобы создавать теорию „вождя“, мы против того, чтобы делать „вождя“». Сталин откликнулся гимном партийному коллективизму, заверив, что «поклонов в отношении вождей не будет»; «Если кто-нибудь из нас будет зарываться, нас будут призывать к порядку, — это необходимо, это нужно. Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ленина, глупо об этом говорить». Генсек тут хитроумно растворил проблему своего персонального вождизма в ауре демократических предостережений против вождей «вообще», к которым отнес именно своих оппонентов — самого же Каменева и Зиновьева.

Он всегда стремится к тому, чтобы выдать собственную диктатуру за диктатуру этой «коллегии», партии в целом[510]. На этот счет с генсеком солидаризировалась вся аппаратная масса, которая в ответ на каменевские попреки разразилась ритуальными возгласами: «Да здравствует Российская Коммунистическая партия. Ура! Ура!»; «Да здравствует ЦК нашей партии! Ура! Партия превыше всего!» — и затем, без всякого перехода: «Да здравствует тов. Сталин!» Так, концентрическими кругами, сама партия смыкается вокруг ее генерального секретаря, конденсируясь в его персоне.

Е. Главацкий, из хрестоматии которого я взял вышеприведенные каменевские цитаты, поступил, на мой взгляд, совершенно правильно, поставив сразу же вслед за ними знаменательное письмо, направленное Сталину рядовым коммунистом, неким Губаревым: