Читаем Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты полностью

Сегодняшнее положение дел — «мы, старые большевики» — взято безотносительно к той предполагаемой возможности, при которой Сталин и его соратники таковыми бы не являлись. Кроме того, автор проецирует на подпольное прошлое партии, мечтавшей о своем расширении, ее нынешний кастово-авторитарный статус — как будто в дореволюционные годы кому-то могло прийти в голову даже «не подпускать» к партии тех, кто стремился в нее вступить. Приметы сегодняшнего дня непринужденно перебрасываются в прошлое, рождая бесчисленные анахронизмы: «Задача состояла в том, чтобы эту страну перевести с рельс средневековья и темноты на рельсы современной индустрии». Способность бесцеремонно опрокидывать нынешнюю ситуацию в минувшее, свойственная всей системе сталинской (и послесталинской) пропаганды, по сути дела аннулировала всякое представление об истории как таковой. Время движется вспять — потому-то новые хозкадры могут быть «опытнее» старых. В конце 1926 года, доказывая, будто белая эмиграция всячески поддерживает партийных оппозиционеров, Сталин зачитывает отрывки из милюковских «Последних новостей». Сперва он приводит цитату из номера 1990, а затем, имитируя некое стадиальное развитие темы, дает еще одну ссылку с ремаркой: «И дальше» — но это «дальше» заимствовано, напротив, из более раннего номера — 1983 (в целях маскировки он снабжает датой только вторую цитату, создавая иллюзию темпоральной преемственности).

Еще до того, как приступить к массированной фальсификации истории, Сталин эпизодически демонстрирует ее чисто хронологическую деформацию в самой стилистике своих писаний. Ср.:

Перед революцией в октябре Ильич часто говорил, что из всех идейных противников наиболее опасными являются меньшевики, так как они стараются привить неверие в победу Октября. Поэтому, — говорил он, — не разбив меньшевизма, нельзя добиться победы Октября.

Чудесным образом Ильич у Сталина клеймит меньшевиков за «неверие в победу» того самого Октября, которого пока вовсе не было — ни как революционной реальности, ни как ее простого обозначения, утвердившегося еще позднее. Тот же Ленин, оказывается, «хвалил Клаузевица прежде всего за то, что не-марксист Клаузевиц… подтверждал в своих трудах известное марксистское положение о том, что между войной и политикой существует прямая связь». Это тем любезнее с его стороны, что он умер задолго до появления марксизма. А вот миниатюрная Повесть о двух городах, где Петроград загодя оборачивается Ленинградом:

Товарищи! Маленькой группой являлись мы в Ленинграде в феврале 1917 года, девять лет назад. Старики-партийцы помнят, что мы, большевики, составляли тогда незначительное меньшинство Ленинградского Совета («О хозяйственном положении и политике партии»).

Ср. в его тифлисской речи (1926):

Я вспоминаю 1917 год, когда я волей партии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был переброшен в Ленинград, —

или в докладе XVII съезду упоминание о походе кайзера «против Ленинграда», состоявшемся в 1918‐м. На Всесоюзном совещании стахановцев (1935) он сообщил, что и гораздо более раннее «движение за Советы рабочих депутатов» было начато в 1905 году ленинградскими

и московскими рабочими.

Зеев Бар-Селла, впрочем, обратил мое внимание на аналогичные топонимические анахронизмы в Энциклопедическом словаре Гранат — вероятно, ретроспективное переименование Петербурга в Ленинград вошло в советскую моду с середины 1920‐х годов, что само по себе показательно. (Частой компромиссной формой был и «Питер» — как бы официально-пролетарское обозначение города в его «доленинградский» период.) В июне приснопамятного 1937 года Сталин задним числом произвел в ленинградцы даже закоренелых врагов большевизма: «Ленинградцы всякие люди имеются — Деникин тоже ленинградец, Милюков — тоже ленинградец» (выступление на расширенном Военном совете при наркоме обороны)[174].

Но вот пример обратного свойства. Вспоминая о своих беседах с ним в феврале 1945 года, Черчилль рассказывает, что Сталин часто называл Ленинград Петербургом[175]. Возможно, на его стареющую память в разговорах с давним врагом советской власти подсознательное влияние оказала и нацистская топонимика тех военных лет: Петербургом город называли тогда немцы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»
По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир»

Книга Н. Долининой «По страницам "Войны и мира"» продолжает ряд работ того же автора «Прочитаем "Онегина" вместе», «Печорин и наше время», «Предисловие к Достоевскому», написанных в манере размышления вместе с читателем. Эпопея Толстого и сегодня для нас книга не только об исторических событиях прошлого. Роман великого писателя остро современен, с его страниц встают проблемы мужества, честности, патриотизма, любви, верности – вопросы, которые каждый решает для себя точно так же, как и двести лет назад. Об этих нравственных проблемах, о том, как мы разрешаем их сегодня, идёт речь в книге «По страницам "Войны и мира"».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Наталья Григорьевна Долинина

Литературоведение / Учебная и научная литература / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное