Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

Не говоря уже о том, что точка зрения Маркса на еврейский вопрос представляется нам и поныне вполне правильной, — этюд его должен доставить глубокое наслаждение всякому, кто умеет любоваться глубиною мысли, радоваться силе человеческого ума.

Дальнейшие комментарии к этому усладительному памятнику человеческого ума приличествовали бы скорее публицисту из «Земщины», чем социал-демократу:

Все цепи, надетые на «избранный народ», не помешали наиболее энергичной его части приобрести колоссальные богатства и через их посредство влияние на судьбы всей Европы. Путь к этому финансовому могуществу шел через беззастенчивое и бессердечное накопление, которое не могло не возбудить ненависти к евреям <…> Из всех форм вообще ненавистного народу капитала капитал ростовщический, на 4/5 еврейский, конечно, наиболее ненавистен <…>

Что такое еврейство как социальная сила? Сила финансистов, сила денег. Евреи <…> весь христианский мир сделали еврейским <…> сделали богом всего общества деньги. Рабство иудея, то, что мешает еврею стать человеком

, — это его узкая практичность, его жажда наживы, его сребролюбие <…> Еврей станет свободным человеком только тогда, когда все человечество освободится от «жидовства», от духа эгоизма, наживы, сухой биржевой деловитости.

Если не ошибаюсь, никаких протестов в большевистской и вообще социал-демократической печати предисловие Луначарского ни тогда, ни позже не вызвало. Примечательно, что даже в своей последующей атаке на богостроительство Ленин обошел молчанием всю эту пикантную тему.

На деле отношение Луначарского к историческому еврейству являло довольно заурядную смесь юдофобии с пылким филосемитизмом. В своем, вскоре после того вышедшем опусе «Религия и социализм», который нам уже доводилось цитировать, он величает марксизм «последней великой религией, подаренной евреем-титаном пролетариату и человечеству». Исходная фаза этого ступенчатого развития, отзывающегося непроизвольной пародией на Блаватскую, — «пророческий иудаизм», который, как и раннее христианство[210] (в согласии с Ницше, автор не отделяет его от Ветхого Завета), представлял собой революционное самовыражение

еврейской мелкой буржуазии, на протяжении множества веков вдохновлявшее всех социальных радикалов того же мелкобуржуазного типа (Томас Мюнцер и пр.). Однако в самом иудаизме, «начиная с Иезекииля, священнический дух, консервативный, стремящийся все обратить в закон и букву, берет верх над пророчеством. Творчество замирает. Представителями традиций <…> явились законники-фарисеи

<…> Но влияние коренного произведения пророков — лучшей части Библии — не прекратилось. Ветхому Завету суждено было неоднократно обновляться и, наконец, влить свои воды в море новой религии, религии Труда». Ее провозвестник Карл Маркс, проникнув в самую сущность капитализма, как бы диалектически победил иудейскую буржуазность — ибо, будучи «евреем-титаном», он вместе с тем уже «далеко не был чистым иудеем, да и не мог им быть»[211] (реабилитация, интригующе сходная с ариософскими штудиями тюбингенского богословия и других христианских течений, стремившихся очистить христианство от обвинений в «семитском расовом духе»). Кстати сказать, эту свою концепцию Луначарский много раз совершенно беспрепятственно воспроизводил и после Октября — например, в одном докладе 1923 года[212] или в гораздо более поздней работе «Об антисемитизме», где он снова подчеркивал, что «Библия стала настольной книгой всей мелкой буржуазии и всех крестьянских революций». Само же еврейство у Луначарского постоянно раздваивается — на эту революционную, но все же мелкобуржуазную стихию и на крупный «торговый капитал», ставший — конечно, по Зомбарту — главным фактором международного капиталистического развития[213].