Писатель Сталин. Язык, приемы, сюжеты

С каждым днем моя Сарочка чахнет и чахнет.Я про мясо забыл, как оно даже пахнет.— Аарон Завулоныч, а как мы, бывало…

— Выпивали? Ох, помню. Жалко, что мало.— Подадут тебе это лучок-чесночок…— Рюмка водки — подумайте вы — пятачок!

………………………………………………………— Провались он, с землею своей… обетованной[217]

То был период, когда бундовцев и меньшевиков объединяли в мононациональном образе «либерданов». Хотя большевистская юдофобия во всем своем великолепии прорвалась лишь на исходе сталинского правления, она глухо, подспудно, исподволь накапливалась в партии с первых же ее лет. Была какая-то воистину «преобразовательная» символика в том, что ленинская «Правда» набиралась в типографии «Земщины»[218]

. В 1912 году, во время окончательного распада РСДРП, дело чуть было не дошло до публичных обвинений в антисемитизме, как об этом вспоминал Молотов:

Когда я работал в «Правде» в 1912 г., получили мы, помню, письмо Крестинского. Он писал в этом письме, что Ленин — антисемит. Что Ленин на антисемитских позициях стоял, так как он очень грубо ругал менышевиков-ликвидаторов <…> Письмо не было опубликовано. Так что Ленину не пришлось отвечать. А меньшевики, — уточняет Молотов, — почти сплошь были одни евреи. И среди большевиков было много, среди руководителей. Вообще, евреи — самая оппозиционная нация. Но больше шли к меньшевикам[219].

В принципиальный антисемитизм Ленина верить, конечно, не приходится, но, с учетом его предельной неразборчивости в полемике, употребление им соответствующих приемов чрезмерного удивления не вызывает. Использовал же он весьма одиозное словечко «гешефт», «гешефтмахерство», прикрепляя его то к «либеральным буржуа» — этим «прирожденным торгашам» («Две тактики социал-демократии»), то к Гоцу и Мартову («Очередные задачи Советской власти»). Охотно признавал Ленин и агитационную эффективность расовых или шовинистических эмоций для нужд марксизма. В статье «Крах II Интернационала» (1915) он писал, что к тем или иным полезным войнам «марксисты могут заранее звать народы, как звал Маркс в 1848 г. и позже к войне с Россией, как разжигал Энгельс в 1859 году национальную ненависть

немцев к их угнетателям»; «Мы, марксисты, всегда стояли и стоим за революционную войну против контрреволюционных народов». Ср. также известную фразу в его выступлении на VIII съезде РКП в 1919‐м: «Если мы воюем с Вильсоном, а Вильсон превращает маленькую нацию в свое орудие, мы говорим: мы боремся с этим орудием». Почему, собственно, таким «орудием» в определенных условиях не могли оказаться евреи? В этом контексте, и прежде всего в свете молотовского свидетельства, довольно правдоподобно выглядит предположение беллетриста Радзинского о том, почему именно Сталину — никому еще не известному теоретику — Ленин поручил тогда же написать в Вене работу по национальному вопросу:

Ленин пригласил «национала» Кобу выступить против «бундовской сволочи» — еврейских социалистов, требовавших национально-культурной автономии, так и не сумевших забыть свою еврейскую принадлежность. Хотел ли Ленин использовать для дела даже столь ненавидимый им антисемитизм Кобы?[220]

Что ж, положительный ответ вполне возможен. В том самом 1912 году, которым датируется эпизод с Крестинским, Ленин, выступая на Пражской конференции, заново атаковал Бунд, обвинив его в содействии ликвидаторам-меньшевикам. Через год, уже после трактата Сталина «Марксизм и национальный вопрос», Ленин в «Критических заметках по национальному вопросу» опять свирепо бранит Бунд («националистическое мещанство») за пресловутый сепаратизм, а того, кто «ставит лозунг еврейской национальной культуры», называет «врагом пролетариата, сторонником старого и кастового в еврействе, пособником раввинов и буржуа». Следует ортодоксальный призыв к «слиянию наций», т. е. к самоуничтожению еврейства.