Письма, 1926-1969

Три дня назад у нас гостил Курт Блюменфельд с женой. Все было прекрасно. С самого начала между нами завязалась открытая, доверительная беседа. Не было нужды в предосторожностях. К тому же я попытался возразить против его ужасного упрека, согласно которому за ассимиляцию в Германии евреям пришлось расплатиться бесхарактерностью. Я исхожу из личного опыта и не сомневаюсь в существовании выдающихся личностей, которые одновременно были евреями и немцами. Полтора столетия назад иудо-немецкая культура была прекрасна, но, как и любое историческое явление, была запятнана пороком. Пример из моего ближайшего окружения, показательный и для многих других евреев, – это различие между моей женой и моим лучшим другом Эрнстом Майером. Жена невероятно впечатлительна, ее чувства, как еврейки, легко задевает малейшая обида, она неумолимо последовательна, но все же она настоящая немка, окруженная еврейской материей, и оба эти начала неразделимы, совсем не как у Гейне, в котором они были несовместимы. И Эрнст Майер, с самого детства совершенно нечувствительный, его еврейские чувства совершенно невозможно задеть. В детстве ему в карманы засовывали свиные хвосты, оскорбляли его самыми разнообразными способами, чего никогда не случалось с моей женой. Но люди, способные на подобное, для него попросту не существовали. Ему в голову никогда не приходила мысль, обобщить весь мир и считать его антисемитским. Они оба, насколько мне известно, всегда были сильны духом. Но совершенно по-разному относились к окружающему миру. Их любовь друг к другу была сильнее простой связи между братом и сестрой. Примечательным было начало наших отношений. Когда Эрнст увидел меня на медицинских курсах, он сразу решил со мной познакомиться и был крайне настойчив, в то время как я, северонемецкий айсберг, отвечал лишь вежливостью. Он говорил Гертруде: «Я наконец нашел немецкого студента», на что Гертруда отвечала: «Оставь его, он наверняка антисемит, не нарывайся». Но Эрнста это не остановило. Четыре недели спустя мы стали друзьями. В конце семестра, когда я познакомился с Гертрудой после того, как она долгое время отказывалась от совместной встречи, наша судьба была предопределена в одно мгновение. И теперь я должен порицать ассимиляцию? Для меня дела обстоят ровным счетом наоборот. Когда я вижу Блюменфельда, я имею дело с немцем, который в то же время является и евреем и очевидно мыслит совершенно не так, как я. Но мы легко находим общий язык, благодаря немецкому происхождению. Он настолько же немец, как и Вы. Вы спросите: «Что такое „немец“»? Я либо этого не знаю, либо смог бы написать об этом не одну книгу. В любом случае это нечто, объединяющее нас. Русские евреи – вроде госпожи Блюменфельд – как бы приятны и дороги они нам ни были, не немцы. Вы и сама знаете, что слову «немец» я не придаю особого значения, хоть и повторяю его неоднократно. Речь идет не о воле, а о действительности. Блюменфельд рассказывал, что в Нью-Йорке он беседовал с Нибуром, сперва по-английски, затем – посреди разговора – они перешли на немецкий. Нибур говорил по-немецки словно только что приехал из Гамбурга. Его предки эмигрировали в Америку в 1840-е, но вот уже несколько поколений семьи продолжают говорить на немецком. Возможно, я просто воспринимаю его как немца, несмотря на то что в то же время он абсолютный американец. Мы с женой очень любим Блюменфельда. Конечно, мы много говорили о Вас, ведь именно благодаря Вам и состоялась наша встреча. Он Вам весьма симпатизирует и восхищается Вами. Мое восхищение Вами, полагаю, еще сильнее, но оно совсем другого рода.

Глаза Блюменфельда блестели, он был очень добр. Но сердечный приступ не прошел бесследно. Может быть, с ним связаны некоторая медлительность, склонность к сентиментальности и преувеличениям. Но это совершенно не важно. Что он говорил, как он говорил, его взгляд – все было столь чисто и искренне. Примите мою благодарность за то, что привели их к нам.

Теперь благодарю Вас за Ваше письмо от 24 июля. Ваши каникулы уже наверняка закончились. Мне стоило написать гораздо раньше. Но в середине июля я заболел (инфекция), а затем мы отправились на каникулы. Несколько дней назад мы вернулись в Базель, и я снова совершенно здоров.