Платье королевы

Она села в машину и дождалась, пока Джереми захлопнет дверь и отойдет, прежде чем признаться водителю:

– Мне нужно всего лишь до станции метро на Тоттенхэм-Корт-роуд. Простите, что маршрут такой короткий.

– Ничего страшного, милая.

Энн пришла домой к половине девятого. Еще через полчаса появилась Мириам, и они сели на кухне за чаем, чтобы обсудить свои свидания.

– Мы были в трактире рядом с офисом Уолтера. Ему нужно было вернуться на работу, поэтому решили поужинать неподалеку. Ели какие-то ланкаширские горшочки. – Мириам наморщила нос от одного воспоминания. – На вкус не ахти. Надеюсь, твой ужин был получше.

– Да. Мы пошли в итальянское кафе, там вкусная еда, и сам Джереми был очень мил. Только… Не знаю, что и думать. Почему я? Когда я спросила его, в ответ услышала много лестных слов и почти ему поверила.

– Ты говорила, он служил во время войны?

– Да, офицером.

– Может, война так на него повлияла? Или он сам изменился?

– Возможно. Он выглядел растерянно, когда зашла речь о войне. А потом мы болтали о фильмах и Дэнни Кее. И я впервые попробовала спагетти.

Они улыбнулись друг другу. Энн отпила чай, а Мириам, нахмурившись, осматривала заусенец на своем пальце, потом теребила выбившуюся из рукава нитку, потом потерла пятно на чайной ложе. Не похоже на Мириам, образец сдержанности.

– Что случилось? – спросила Энн.

– Ничего. Только… У меня есть идея, и я не знаю, как ее реализовать.

– Еще один бабушкин рецепт? Курица в прошлый раз получилась превосходно. Так что я не против…

– Нет-нет, – прервала ее Мириам, блуждая взглядом по поверхности стола. – Я хочу нарисовать картину. Но я не умею рисовать ни красками, ни карандашом; я не смогу даже правильно описать то, что вижу. А когда закрываю глаза…

– Я так и не научилась рисовать, и все же, едва выдается минутка, я люблю выводить каракули в своем альбоме. Можешь взять у меня бумагу, а еще есть набор цветных карандашей. Можем порисовать здесь, слушая радио.

– Точно? Не хочу потратить твою бумагу впустую.

– И не потратишь, если рисование принесет тебе удовольствие.

Переживания по поводу Джереми улетучились. Энн принесла альбом и карандаши, и они с Мириам сели за рисунки. Вскоре Энн увлеклась наброском платья, вариантом свадебного наряда Дорис, только с короткими рукавами и гирляндами вышивки в пастельных тонах по подолу и лифу. Она очень удивилась, услышав знакомую мелодию, предварявшую выпуск новостей.

– Не могу поверить! Уже десять часов! Пора бы нам…

Мириам отложила карандаш. Она тоже увлеченно рисовала весь последний час, но, неожиданно для Энн, на бумаге появилось не платье и не вышивка. Вокруг стола стояли люди с расплывчатыми лицами, хотя детали комнаты переданы с большой тщательностью. Мужчина во главе стола держал чашу, высоко подняв руки. Все мужчины были в шляпах.

Нет, не в шляпах, а скорее в маленьких круглых шапочках. Глядя на картину, на фоне бубнящего радио, Энн вдруг поняла. Как она раньше не догадалась?

– Это твоя семья?

– Наверное. Я не знала, когда бралась за карандаш, но… Да, это моя семья.

– Они евреи. Ты из еврейской семьи.

– Да.

Энн оторвала взгляд от рисунка и увидела, что красивое лицо подруги побелело.

– Я не имела в виду, что это плохо. Я просто удивилась, только и всего.

– Знаю.

– Почему ты не рассказала? – мягко спросила Энн.

– Не могла. Не в начале знакомства. Надо было удостовериться.

– Что я тебя не возненавижу?

Мириам кивнула.

– Надеюсь, теперь ты понимаешь, что я бы никогда… То есть я вовсе не… Ох, слов не подобрать.

– Все в порядке, – произнесла Мириам, и Энн показалось, что подруга выдохнула.

– О боже! Я столько раз кормила тебя беконом! Почему ты ничего не сказала? Теперь мне неловко.

Мириам слегка улыбнулась, и этого было достаточно, чтобы рассеять мрак, окутавший кухню.

– Не волнуйся. Мои родители были не очень религиозны, мы не следовали строго всем правилам.

Энн снова посмотрела на рисунок.

– А кто этот мужчина с чашей?

– Мой дед. Пока бабушка была жива, каждую пятницу мы ходили к ним в гости. На субботний ужин. Он называется Шаббат. Дедушка произносит кидуш – благословение. В чашу наливалось вино, которое нужно было пригубить, потом все мыли руки, дедушка преломлял хлеб, каждый из нас брал по кусочку и обмакивал в соль. Затем мы ели ужин.

– Бабушкину пятничную курицу?

– Да, она готовила каждую неделю.

– Но ведь ты готовила курицу в субботу. Хотя я не разбираюсь в еврейских традициях, по-моему, по субботам делами заниматься запрещено.

– Верно. Узнай бабушка, что я не соблюдаю Шаббат, она бы не простила.

– А все эти ужасные истории в газетах и кинохрониках? Вот что случилось с твоей семьей?

– Да. – Мириам пристально смотрела на свой рисунок, и Энн почувствовала, что подруга видит на картинке гораздо больше нее.

– Как же тебе удалось выжить?

– Я скрывалась. Я… – Мириам медленно покачала головой, и по ее щеке скатилась слезинка. Энн призвала на помощь всю свою силу воли, чтобы не поддаться инстинкту и не броситься обнимать подругу.