Одно должно было обязательно дополнять другое, поскольку в традиционном обществе всякие новшества прививаются с большим трудом. Человеку свойственно стремление подзаработать, увеличить размер своей собственности, откликнуться на вызов, который бросает ему рыночное хозяйство, вторгающееся в привычный жизненный уклад. Но в то же время бюргер с трудом принимает качественное изменение образа жизни, требующее осуществления непривычных коммерческих операций. Особенно если они еще и вступают в противоречие со сложившимися религиозными нормами. В этом смысле трудно переоценить значение экспорта капитала из Италии, которое осуществлялось практически одновременно с формированием на Апеннинах крупных торгово-промышленных центров. Тот бизнес, который хорошо умели делать итальянцы с их коммерческим опытом, был часто менее эффективным в руках местных предпринимателей.
Венецианцы, в частности, активно продвигались на Восток, осваивая Далмацию и острова Средиземного моря. Однако на Востоке, в связи с формированием Османской державы и распространением зоны военных действий, коммерческое развитие в конечном счете притормозилось. Поэтому наиболее важным для развития Европы было, наверное, продвижение итальянцев на запад и на север, где коммерческий опыт местного населения был поначалу незначительным.
Например, флорентийская семья Джанфильяцци со второй половины XIII в. активно действовала на юго-востоке Франции{926}
. В конце XIII в. шесть из семи крупнейших налогоплательщиков Парижа (среди купцов) были итальянцами, и лишь один – французом{927}. Впоследствии Медичи имели филиалы в Лондоне, Брюгге, Женеве, Авиньоне, Лионе{928}. Лион, город ярмарок и многочисленных ремесел, является детищем итальянских купцов – флорентийцев и генуэзцев{929}. Флорентийцы обладали там привилегиями, полученными от Карла VIII еще в 1494 г.{930} В целом во Франции XVI в. имелось 209 товариществ купцов-банкиров, из которых 169 находилось в Лионе. Из них 143 принадлежало итальянцам (главным образом тосканцам), а 15 – немцам или швейцарцам. Именно в Лионе делал займы Франциск I для ведения войны с Габсбургами{931}.Генуэзцы избрали для своей экспансии Испанию и Португалию. Еще в середине XV в. их там почти не было, но к началу XVI столетия венецианский посол констатировал, что «треть Генуи уже в Испании». Испанские короли стали богатеть благодаря американским колониям, и генуэзские банкиры готовы были обслуживать новые финансовые потоки. Как написал один поэт XVII в., «деньги рождались в Индиях, отправлялись в Испанию, но оседали в Генуе»{932}
.Центральная и Восточная Европа тоже была объектом итальянской экспансии. Почти 200 человек из 100 флорентийских семей работали или инвестировали деньги в Венгрии первой половины XV в.{933}
Семья делла Файлле инвестировала в Нидерландах, Торриджани – в Нюрнберге и Бреслау, Песталоцци – в Вене, Монтелупе – в Кракове. В Германии нашествие итальянских купцов наблюдалось с 1558 г. Примерно тогда же они проникли в Польшу и осели не только в столичном Кракове, но и во Львове, Варшаве, Люблине, Сандомире. Итальянцы основали кирпичный завод, производили различные ткани. В 1565 г. на территории страны насчитывалось до 20 итальянских производств, а дальше их число стремительно возрастало{934}. И естественно, немало итальянцев оседало в Дубровнике – на другом берегу Адриатики{935}.Итальянское влияние постепенно меняло менталитет бюргеров, живших к северу от Альп. Например, Якоб Фуггер в значительной степени сформировался во время своей поездки в Венецию{936}
. А когда сами итальянцы хлынули во Францию, Германию, Венгрию и Польшу, капиталистическая ментальность стала в этих странах массовым явлением.Немцы, в свою очередь, несли бюргерскую культуру на северные и восточные земли посредством интенсивной колонизации. Она могла происходить как по обоюдному согласию (например, в Чехии или Польше, где монархи приглашали немецких торговцев и ремесленников заселять города), так и насильственным образом на землях ободритов, пруссов, балтийских народов. Если раньше историки из стран Центральной и Восточной Европы, как правило, негативно оценивали эту немецкую колонизацию, считая ее прообразом нацистской экспансии, то сейчас оценки существенно смягчились{937}
.