Так, в германских городах наказанию подвергались спекулянты, перекупавшие товары за городскими воротами, и те, кто приобретал большие партии непосредственно на рынке. Город защищал рядового бюргера, предоставляя ему возможность запастись всем необходимым по умеренным ценам. Относительно зернового хлеба и убойного скота часто встречалось требование, чтобы торговцы, кроме как для собственного потребления, ничего не покупали в течение положенных рыночных часов. Только если после официального закрытия рынка что-то еще оставалось, это можно было приобретать для продажи{496}
.Венеция от всех купцов, торгующих зерном в Адриатике, требовала везти его в этот город{497}
. Кроме того, регулярно вводились ограничения вывоза хлеба за пределы лагуны. Дож лично контролировал запас зерна на складах города. В Неаполе этим занимался вице-король, в Рагузе – ректоры республики{498}. Во Франции регламентация хлебной торговли восходила к своду обычаев 1283 г. и к эдиктам Филиппа IV 1304–1305 гг. Применялись порой даже курьезные методы давления на цены. Например, ордонанс 1577 г. требовал, чтобы землевладелец лично являлся на рынок для торговли, а не посылал своего представителя. Власть надеялась, что, теряя время и подвергаясь всем неудобствам проживания в городе, продавец будет склонен быстрее распродавать хлеб даже по низким ценам{499}. В Англии продовольственные цены были регламентированы несколько позже, чем во Франции. Их определил Statute of labourers 1349 г., где, помимо всего прочего, указывалась заработная плата. Возможно, этот документ выражал собой средневековую идею о том, что цены должны определяться не конкуренцией, а быть «справедливыми»{500}. Теория такой «справедливой цены», не зависящей от спроса и предложения, была разработана Генрихом Сузанским и пользовалась большой популярностью{501}. Словом, хлебная торговля по всей Европе представляла собой бизнес, в котором права продавца были жестко ограничены властями. «Все государства вмешиваются в этот процесс, даже самые маленькие, даже герцог Савойский, даже трансильванский князь»{502}.Кроме хлеба, могли регулироваться цены на мясо и рыбу: так обстояло дело в средневековом Мадриде. Запрещались как их перепродажа, так и вывоз за пределы города{503}
. А в дополнение к продовольственной торговле регулировалось и все, что с ней связано, – например, «прошлогодний снег». В жарком Мадриде муниципалитет монополизировал оптовые поставки снега, который зимой привозили из Сьерры, хранили до лета и затем продавали желающим охладиться горожанам исключительно по фиксированным ценам{504}.Все вышеотмеченные причины в совокупности обусловливали то, что любое развитие предпринимательства в Европе Средних веков и раннего Нового времени было выгодно лишь до определенного предела. Эффективно функционирующие купеческие семьи насчитывали обычно два-три поколения, на что обратили внимание Анри Пиренн и Фернан Бродель{505}
. Сохранить капиталы на протяжении длительного времени было довольно трудно. Поэтому каждый, кто разбогател, начинал инвестировать деньги в землю, в титулы, в бюрократические посты, в строительство роскошных дворцов. Если маленькие капиталы проще было спрятать, чем инвестировать в бизнес, то крупные – «заморозить» в недвижимости или конвертировать во власть, но опять же не инвестировать с высоким доходом. «Для городских купцов было гораздо безопаснее, пусть в чем-то и менее прибыльно, постараться "феодализировать" свои должностные и коммерческие позиции»{506}. Земля была самой безопасной формой вложения денег и к тому же не требовала внимания со стороны инвестора, поскольку сдавалась в аренду. Предприниматели, таким образом, постепенно превращались в рантье, как, скажем, флорентийская семья Строцци, сделавшая свои деньги на шерсти. Для спасения души эти рантье воздвигали пышные, дорогие храмы{507}. А для «тела» могли половину всего заработанного бизнесом истратить на загородные palazzo, которых уже в XVI в. стало так много, что «из них можно было бы составить вторую Флоренцию»{508}.