Почему Россия отстала? Исторические события, повлиявшие на судьбу страны

В этом смысле возможность государя творить закон находилась в прямой зависимости от размеров государственного аппарата и в обратной зависимости от размеров державы. Размеры нашей державы общеизвестны, а вот про аппарат надо сказать. Как отмечает Михаил Кром, «в численном отношении нарождающаяся московская бюрократия была относительно невелика, намного уступая чиновничеству Западной Европы. За более чем сорокалетнее правление Ивана III (1462–1505) нам известны по именам 65 дьяков и 57 подьячих. Эти данные, безусловно, неполны, но они, по крайней мере, дают представление о порядке чисел»{526}. При Василии III и Иване IV число известных имен возрастает, но порядок чисел остается тем же

{527}. Скорее всего, в Московском государстве, простиравшемся на огромные расстояния, при слабой и откровенно коррумпированной бюрократии подавляющее большинство решений, влияющих на купцов, ремесленников, крестьян и в целом на производство и торговлю, вообще от царя никак не зависело. Эти решения принимались на местах и определялись произволом местного администратора с поправкой на его склонность к мздоимству. И самое главное – с поправкой на установившуюся традицию, нарушение которой могло вызвать не государев гнев, а социальный взрыв, объективно являвшийся жестким ограничителем возможного произвола.

Как справедливо отмечает Борис Миронов, «стремление регламентировать частную жизнь всегда оставалось в значительной мере декларацией (в России в существенно большей степени, чем на Западе) и никогда не могло быть реализовано, во-первых, из-за явного и скрытого саботажа населением правительственных указов и, во-вторых, из-за слабости государственного аппарата»{528}

. А по мере того как в нашей стране появлялись национальные окраины, ситуация становилась еще сложнее. Управлять ими можно было только на основе сохранения местных традиций и при опоре на местные элиты{529}.

Иными словами, царь на практике не мог ни творить, ни нарушать закон, поскольку находился очень далеко и вряд ли вообще интересовался судьбой какого-нибудь крестьянина Петра или купца Василия в отдаленной глубинке. Для этих людей реальным описанием правовой ситуации, скорее всего, могло бы стать известное современное выражение «закон – тайга, прокурор – медведь».

Выдающийся историк Василий Ключевский следующим образом охарактеризовал систему кормлений, на которой строилась административная деятельность: «Кормление – не вознаграждение за правительственный труд, а награда за службу, придворную и военную, какая лежала на служилом человеке и отправлялась безвозмездно: управление городом или волостью не считалось службой. Такая награда была одним из средств содержания служилого человека и отличалась от должностного жалованья в нашем смысле тем, что получалась прямо с населения, которым правил кормленщик, а не выдавалась из общих доходов государственной казны»{530}

. Подобный характер административной деятельности, при котором регион фактически полностью отдается в ведение кормленщика, показывает, что высшая власть не стремилась вмешиваться в отношения между народом и местной властью. Хотя формально «кормы рождественский и другие праздничные точно определялись грамотами уставными, какие давались целым округам, или жалованными – отдельным кормленщикам на жалуемые им в кормление округа»{531}, на практике вряд ли можно было из центра проверять строгое соответствие аппетитов кормленщика установленным нормам. Кормленщик был, если можно так выразиться, исполняющим обязанности царя в своем регионе со всеми вытекающими отсюда последствиями. По аналогии с Испанской империей, где для крупных территорий использовался довольно точный термин «вице-король», наших многочисленных администраторов на местах, наверное, можно было бы назвать маленькими «вице-царьками».

Если нас интересуют практические вопросы развития хозяйства, то вряд ли имеет смысл ссылаться, скажем, на царский произвол времен опричнины. Эта история касалась аристократии и была, бесспорно, весьма значимой в смысле определения дальнейших политических судеб державы. Однако все то, что экономисты считают благоприятным (или неблагоприятным) хозяйственным климатом, к подобным верхушечным историям отношения не имело. Простор для развития бизнеса в рядовом русском городке определялся не тем, как решил царь поступить с боярином в столице, а тем, насколько местный кормленщик оказался удовлетворен дарами подвластного населения. Думается, что положение дел было весьма сходно с картиной, описанной применительно к XIX в. Гоголем в «Ревизоре» с поправкой на то, что в XV–XVI вв. никаких ревизоров, опасных для городничего, быть не могло.