С точки зрения современного человека, проблема оказалась чрезвычайно запутанной. Один из ведущих средневековых мыслителей-правоведов Иоанн Солсберийский «попытался сделать то, что нам может показаться внутренне противоречивым или же попыткой решить задачу о квадратуре круга: он приписал своему государю одновременно и абсолютную власть, и абсолютное же ограничение его законом»{533}
. Разъясняется эта путаница следующим образом. Согласно римскому праву, государь является общественным лицом (persona publica). Поэтому его воля имеет силу закона. Соответственно, государь в своих действиях не может быть связан никакими законами. Однако предполагается, что он не будет их нарушать, поскольку обладает врожденным чувством справедливости. Монарх, как полагает Иоанн Солсберийский, всегда действует в интересах res publica, а не в своих частных корыстных интересах. Например, в качестве судьи он может проливать кровь своих подданных, но при этом на нем не будет никакой вины, поскольку он творит суд в интересах общего блага{534}.В логику современного правового государства такой подход совершенно не вписывается, потому что это государство светское. Однако представления о мире человека XII в., когда жил Иоанн Солсберийский, формировались иным образом, нежели наши сегодняшние. Человек далекого прошлого не мыслил своего существования вне постоянного божественного вмешательства. Средневековый менталитет не предполагал наличия конституционного суда, зато предполагал, что трудные государственные вопросы так или иначе разрешаются непосредственно с помощью Господа. «Возможно, правильнее будет сказать, – отмечал Канторович, – что государь Иоанна Солсберийского не является человеческим существом в привычном понимании. Он "совершенен", если, конечно, он государь, а не тиран ‹…› Правит не государь, но правосудие правит посредством государя или в государе, являющемся одновременно и орудием правосудия, и lex animata – одушевленным законом»{535}
. Фактически позиция Иоанна легитимирует любой произвол, осуществляющийся монархом под видом божественного правосудия. Однако при этом она оставляет лазейку, с помощью которой общество все-таки может на него воздействовать. Если объявить плохого государя тираном, «правосудие», им якобы осуществляемое, мигом превратится в произвол, который можно пресекать без опасения покуситься на божественную справедливость. Переворот, вызванный внезапным прозрением, что «царь-то не настоящий», уже не является переворотом.Понятно, что легитимного, законнорожденного монарха, происходящего от венценосных предков, объявить тираном сложнее, чем узурпатора престола, однако, как показывает европейский опыт, удавалось накладывать узду и на него. Например, современник Ивана Грозного шведский король Эрик XIV Ваза, совершивший ряд злодейских убийств членов аристократического рода Стуре, был в конечном счете объявлен сумасшедшим и свергнут с престола в 1568 г.{536}
Здесь, правда, вновь вырисовывается неувязочка, если, конечно, рассматривать проблему с позиций современной логики. Откуда вообще берутся тираны в ситуации, когда обществом правит божественное правосудие? Почему тот или иной монарх, который, «как выяснилось», не является обычным человеческим существом, вдруг превращается в тирана? Как Бог всемогущий допускает подобное безобразие? Иоанн Солсберийский разъяснял этот вопрос следующим образом. Мы не можем претендовать на то, чтобы разбираться в замыслах Господа. Даже если законы порочны, через них тем не менее претворяется Божья воля. Бог использует наше зло для осуществления благих, но не вполне понятных нам целей. Поэтому и правление тирана есть благо в высшем смысле слова, хотя для практической деятельности нет ничего хуже тирании. Соответственно, с практической точки зрения убийство тирана – дело не только законное, но совершенно верное и справедливое. При этом существование тирании как явления тоже совершенно верно и справедливо{537}.В общем, Бог – Богом, право – правом, но реально в средневековом обществе доминировали практические интересы. Если монарх сильно доставал своих подданных, его можно было объявить тираном и свергнуть, не оспаривая тем самым божественной справедливости мироустройства. Если же, напротив, монарх имел возможность прижать своих подданных к ногтю, он соответствующим образом оформлял законы, и они полностью начинали служить абсолютной власти. Скажем, современник Ивана Грозного и Эрика XIV английский король Генрих VIII, несмотря на многочисленные злодеяния, сумел так укрепить власть (в том числе посредством реформации церкви), что правил страной без особых проблем, хотя при ином политическом раскладе его явно сочли бы неадекватным{538}
.