Итак, первый фактор успеха североитальянских городов – это долгое противостояние германских императоров и римских пап в борьбе за контроль над Апеннинским полуостровом
{709}. Противостояние это не смогло привести к окончательной победе ни одной из сторон, но как Святой престол, так и империя активно вербовали себе союзников на той территории, которая стала ареной интенсивной борьбы. Итальянские горожане разделились в итоге на гвельфов, поддерживавших папу, и гибеллинов, поддерживавших императора[68]. Это не только обостряло внутреннее положение во многих городах{710}, но также создавало пространство для маневра в экономике. На Западе всюду, где ослабевала центральная власть, город получал нечто вроде автономии{711}, но в Северной Италии для этого возникли особые возможности{712}. По мнению Уильяма Мак-Нила, если бы папству или империи удалось поставить все под свой контроль, импульсивный характер европейской цивилизации просто зачах бы{713}. Ему фактически вторят Ниал Фергюсон, отмечавший, что «характерная для Европы политическая раздробленность не позволяла построить что-либо даже отдаленно напоминающее Китайскую империю»{714}, и Ричард Лахман, подчеркнувший, что всюду, «где конфликт элит носил напряженный и неразрешимый характер, городская знать и купцы получали автономию для себя и своих городов»{715}. А Джаред Даймонд даже пришел к фундаментальному обобщению, согласно которому, если в Европе «одно государство не давало ход какому-то изобретению, находилось другое, которое брало его на вооружение и со временем заставляло соседей либо последовать своему примеру, либо проиграть в экономическом соперничестве»{716}. Скорее всего, и впрямь именно соперничество «гигантов» позволило «карликам» сохранить свободу, финансовые ресурсы и возможности для развития.Об этом прямо написал еще биограф Фридриха Барбароссы Оттон Фрейзингский в XII столетии. Говоря о североитальянских городах, Оттон отметил, что «они намного превосходят другие государства мира в богатстве и мощи. Этому способствует не только их характерное трудолюбие, но также отсутствие князей [то есть императоров], взявших в привычку оставаться по дальнюю сторону Альп»{717}
. А Никколо Макиавелли описал интересную ситуацию XIV в. «Когда папой стал Бенедикт XII, он… решил приобрести дружбу всех, кто захватил владения, ранее принадлежавшие империи, дабы они помогли ему в защите Италии от посягательств императора. Вот он и издал указ, по которому все тираны, захватившие в Ломбардии города, объявлялись законными государями. ‹…› Император, видя, с какой щедростью папа распоряжается имуществом империи, не пожелал уступать ему в тароватости и тотчас же объявил всех узурпаторов церковных земель их законными владельцами»{718}.Понятно, что при таком подходе соперничающих друг с другом политических сил правители в Италии оказывались значительно более самостоятельными, нежели в других уголках средневековой Европы. Великий историк Якоб Буркхардт, заметив это, сформулировал даже тезис о ренессансном государстве как произведении искусства{719}
в том смысле, что его правители получили возможность, выйдя из-под давления «властной вертикали», строить действия по обустройству собственных владений на рациональном расчете.Для нас в данном случае важно, что относительно самостоятельными оказывались не только отдельные правители скромных местечек вроде Галеотто Малатеста из Римини или Антонио Монтефельтро из Урбино. Самостоятельность обрели крупные торгово-ремесленные города, которые в случае доминирования одной из сторон – папы или императора – оказались бы просто бессильными объектами беспрерывных денежных поборов со стороны больших государей[69]
.При характерном для Средних веков отсутствии защиты прав собственности монархи могли при необходимости использовать любых обладателей богатства в качестве дойных коров. И уж налоги-то горожане, во всяком случае, должны были им платить{720}
. Какое бы покровительство ни оказывали монархи своим городам, богатства и свободы бюргеров ценились лишь в той степени, в какой помогали укреплению престола и материальному обеспечению войн с соседями. Французские, английские или испанские бюргеры не имели возможности вести по всей Европе дела в тех масштабах, которые были характерны для венецианцев, генуэзцев и флорентийцев. В какой-то степени имели шанс на такое развитие южноитальянские, южнофранцузские и каталонские города, однако политика Фридриха II Гогенштауфена, Альбигойские войны и действия арагонских королей заметно снизили возможности для экономического роста.