Под стягом Святослава

— Ох-ха! — опешила Альгуль. — Я не хочу! О справедливейший! Я жертва обмана! Я не знала! Пощади-и, о вели-и-икий!!!

— Нет тебе пощады! Ибо то, что знает аллах, не может знать женщина… Но то, что знает шайтан, женщина знает наверняка! Ты выдала себя беспечным весельем, когда твоему мужу грозило испытание! Ты обругала человека, приговоренного к смерти. Для всех он преступник, но для тебя господин по воле аллаха! Эй, палач, исполни волю истинной Справедливости!..

Кони ступали шагом. Махмуд был задумчив, и казалось, звуки приветствий не долетали до него. Летко Волчий Хвост тоже молчал…

А вокруг ликовали люди, прославляя мудрость справедливейшего кендар-кагана Азиза: никто на свете не смог бы разрешить столь мудро и просто такой неразрешимый спор. А разве не правильно поступил он с коварной обманщицей? Пусть трепещут неверные жены! Боги все видят!

Теперь обросшая былью и небылью молва об этом удивительном суде полетит по всем торговым караванным путям, промчится по волнам многих морей и достигнет самых отдаленных уголков земли, куда доходят купцы и путешественники.

— Даже без прикрас, которыми народ так любит сдабривать деяния великих, этот суд останется на века, как самый изумительный и справедливый, — задумчиво сказал Махмуд.

— Да-а… — очнулся Летко Волчий Хвост. — Это верно, козары скоро судят. Чуть что — и голова с плеч!

РАТЬША — СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК

риближение весны сказывалось: снег темнел и оседал под лучами солнца. Широкие охотничьи лыжи со скрежетом проскальзывали по шершавому насту.

— Вон за тем пригорком и Днепр покажется, — обернулся к сыновьям Бортя, диковатый приземистый мужик лет сорока. — Однако время поснедать. Стой!

Четверо молодцов вслед за родителем остановились на вырубке, облюбовав поваленную бурей лесину. Сняли котомки, воткнули в снег копья, положили щиты, на них — секиры. Старший стал развязывать котомку, ворча:

— И че князю неймется? От дел люд русский отрывает… — Он только что женился и был недоволен отлучкой от дома.

— Не твово ума дело, — строго сказал отец. — Время ратного ученья приспело. По всей Руси Великой так. До пахоты надобно месяц-полтора под копьем походить… Што из тебя за воин, коль ты неумеха? Строя не ведаешь, как комонника сбить с седла не знаешь и мечом володеть не научился. Святослав-князь потому только всех врагов повергает, што умелые дружины в бой водит. Умелые!

Пока старший сын доставал из котомки нехитрую снедь, другие, особенно младший, пятнадцатилетний Ратьша, стали просить отца рассказать, как были разбиты хазары в степи под Черниговом. Бортя красноречием не отличался, но поведал как мог:

— Тогда у князя Святослава нас, воев, всего-то было тысяч семь-восемь. А у хакан-бека втрое больше. Козары конной толпой на нас пошли, норовили числом да тяжестью нас задавить. Ан нет: мы стали плотной стеной по десять рядов ратников. Передние только большие щиты держали. Второй ряд сек козар стрелами, покамест ворог вплотную не подошел. Тогда и другие четыре ряда опустили навстречь степнякам длинные копья. К ним присоединился и второй ряд, бросивший луки. Скажи, што смогет комонник супротив копья, ежели его пятеро мужиков держат? — И, не дождавшись ответа, сказал назидательно: — То-то! Когда трубы заголосили, вся стена русская ринулась навстречь козарам и вмиг опрокинула их… Сколь степняков там пало, не счесть! Еще трижды налетал на нас ворог, да не по силам ему было ту стену сломать… И полегла у Чернигов-града вся великая сила козарская. А хакан-бек Урак голову потерял, убегаючи с Русской земли.

Лесовики некоторое время молчали, неторопливо пережевывая куски вяленой медвежатины, запивали ее медовым квасом из большой деревянной баклаги. Заканчивая трапезу, Бортя вновь заговорил:

— А ежели бы и мы толпой того ворога встренули?.. Полегли бы вои русские все до единого от сабли козарской, и Русь Светлая доселе платила бы Итиль-хану дань побеле[44]от дыма. Так-то, чада мои… Строй ратный неодолим! Тут мы все в единой деснице — кулак! Один за всех и все за одного!.. А без науки ратной строя не знать. Неумеха — он хуже убогого: его всяк побьет, даже поленом. Смотрите у меня, лодырничать станете — я об вас ратовище-то обломаю… Ворог лютый хоть побит, да не убит. Козария, слышно, опять меч точит на наши головы… Ну, хватит. Надобно засветло в Киев-град поспеть, в дружину витязя Добрыни.

— А скажи, тять, ведь Добрыня тож зверя лесного ловил некогда под Любеч-градом? — загоревшись взором, спросил Ратьша.

— Было. Потом в дружину к воеводе Искусеви пошел. Ратовал супротив печенегов. В битве какого-то хана степного зарубил. Тогда Святослав-князь его и приметил: коноводом взял к себе. Так и шел тот лесовик любечский по дороге бранной к славе великой. Два лета тому Добрыня-витязь уже двадцать тысяч сторонников[45] на козар да печенегов повел. А нонче он — чадь нарочитая, воевода! После Асмуда и Свенельда — первый человек при великом князе! Так-то. Святослав за ум и отвагу ратников своих жалует.

— И я добьюсь того же! — в молодом порыве воскликнул Ратьша.