Поезд пришел на Тумнин

Мы попросили Тихона Ивановича рассказать нам о походе орочей в Хабаровск, к Арсеньеву. Уже мало кто помнил знаменитого путешественника. Один из его старых проводников по горам Сихотэ-Алиня, Александр Лазаревич Намунка, в позапрошлом году умер. Из знавших Арсеньева остались только двое: Тихон Иванович Акунка и Михаил Петрович Намунка. Но Намунки сейчас в Уське не было.

— О, капитан Арсеньев большой друг орочей! — сказал Тихон Иванович.

Рука его потянулась за папиросой, но Николай Павлович отодвинул пачку подальше. Акунка убрал со стола руку.

— Помню, конечно, хороший человек был Арсеньев, — повторил он.

Я записал слово в слово рассказ Тихона Ивановича, рассказ, полный искренней любви к Владимиру Клавдиевичу Арсеньеву, который в тысяча девятьсот восьмом году встретил в тайге убогие шалаши лесных жителей, а спустя восемнадцать лет вновь помог орочам дружеским советом...

— Плохо жили орочи, — говорит Тихон Иванович. — Хотели жить лучше, да не знали, с чего начать. Война еще шла. В тайге раньше партизаны были, партизаны ушли. Одни худые люди остались. Как пауты закружились они над стойбищем. Спаивали охотников. Даром меха брали. Очень плохо мы жили.

Тихон Иванович снова тянет руку к папиросам; поймав себя на этом, убирает ее, но по старой, многолетней привычке начинает шарить в карманах пижамы — ищет, видимо, трубку. Николай Павлович дает ему папиросу.

Тихон Иванович затянулся дымом.

— Да, — сказал он в раздумье, — хороший друг был капитан Арсеньев. О нем вспомнили, когда узнали, что новый закон жизни за перевалом есть. Собрались, было так, в шалаше у Александра Лазаревича Намунки. Он лучше нас всех Арсеньева знал, много с ним по тайге и сопкам ходил. Собрались и решили письмо писать.

— Кто же писал, ведь грамотных не было? — спрашиваю я.

— Как раз Кирюшка-партизан из Датту чего-то приехал. Мы говорили, он писал. Долго писал, весь день. Все люди стойбища вокруг него сидели. Потом шаман Иннокентий Намунка пришел. Кричать стал, что не надо писать. Амба злой будет. Однако не слушали шамана. Пускай кричит.

«Дорогой друг-капитан Арсеньев! — писали орочи весной 1926 года. — Ты больше всех знаешь нашу жизнь. Знаешь, как много нас было когда-то и как мало осталось. Ты жил в наших юртах, грелся у наших очагов, ел нашу пищу, курил наши трубки. Самые смелые наши люди ходили с тобой по тайге, плыли с тобой по рекам, переваливали через хребты. Помнишь, конечно, когда на речке Хуту случилась с тобой большая беда, совсем помирать думал, — орочи на ульмагдах пришли, кушать чего привезли тоже.

Дорогой друг-капитан! Много слышим теперь, что за перевалом Сихотэ-Алинь новый закон жизни есть. Ленин, самый большой человек, этот закон бедным людям дал. Знаем, конечно, почему на Тумнин закон еще не пришел. Дороги к нам худые совсем. По сопкам нужно ходить, по быстрым рекам плыть на ульмагде, в тайге тропки топтать. Как закон по таким дорогам быстро придет? Нет, конечно. Просим тебя, друг-капитан, расскажи закону, как на Тумнин прийти можно. Ты знаешь дороги, три раза, наверно, ходил.

Очень нужен орочам Ленина новый закон. Совсем худо жить стали. Все равно как мошка́, купчишки в стойбище откуда не знаем летят. Совсем даром пушнину всю забирают, за людей не считают нас. А Ивашку Акунку один купчишка так побил, что Ивашка совсем кривой стал, помрет наверно.

Ты, друг-капитан Арсеньев, кому надо скажи, какая жизнь у орочей есть и какой нету. Нету, конечно, лавки, где можно пушнину сдавать, муку, сахар, чай, табак и спички брать, и еще чего из одежды. Нету школы, где наших детишек читать-писать учить можно. Конечно, больницы тоже нету. А болезнь у многих людей есть, а какая, однако, не знаем. Еще нету таких домов, в которых даже в пургу, как летом, тепло. А шалаши наши, знаешь, совсем слабые, темные, что день, что ночь — все равно, конечно.

Вот и скажи кому надо. Пускай новый закон жизни скорей на Тумнин идет. Мало совсем осталось орочей, а когда-то много нас было, так много, что белые лебеди над тайгой летят бывало, — сразу чернеют от дыма наших очагов.

Письмо Кирюшка-партизан писал в юрте Александра Намунки, который на Хуту тоже тебя спасал, когда с тобой большая беда случилась. Помнишь, конечно.

До свиданья, друг-капитан Арсеньев. Живи долго, как старый тополь, что стоит на берегу Хуту и на стволе твои зарубки хранит...»

Через три месяца пришел от Арсеньева ответ. Владимир Клавдиевич, который жил в то время в Хабаровске, представил докладную записку в Краевой исполнительный комитет. В ней он подробно изложил положение лесных жителей, их историю, уклад жизни, причины катастрофической смертности народа. Особенно подробно писал он о тех срочных мерах, какие нужно принять для улучшения жизни орочей. До сих пор в архивах хранится эта записка Арсеньева.

Сообщая Александру Лазаревичу Намунке о своих хлопотах, Арсеньев советовал, если будет возможность, кому-нибудь из орочей приехать в Хабаровск.

Вновь собрались люди стойбища на совет. Весь день сидели они в шалаше Намунки, курили трубки и думали, как быть.