Поэзия социалистических стран Европы

Не стучал. Ни к чему. Он в Бутырках к тюремным порядкампривыкал. Я не ждал. Я глаза протираю, не веря.Дверь откинув рывком к моим пяткам,он — лицом из-за дыма — возник возле двери.Он вошел. Я лежу. И тепло в моем теле,как весною вода, наполняет до края и — через.Он, огромный, в проеме дверном умещается еле.Не сгибаясь. Рассерженно выпятив нижнюю челюсть.Усмехается, щурясь. Стоит, для прогулки одетый.Через руку — пальто. Трость — о камни стучать мастерица.Галстук. Серая кепка. В зубах сигаретастихотворными замыслами дымится.

«Ну, пойдем!» — говорит. Я уверен: от моря до морямы свободно пройдем с длинноногим попутчиком этим.Мы выходим вдвоем в коридор. Ни души в коридоре.И тяжелая дверь перед нами срывается с петель.Лестниц нет. Тишина. Расступаются стеныСтены в солнечных бликах. И только что настланный, новыйпол. И пахнет смолою сосновойкоридор, вылетая к Дорчолу и Срему.Где мы? В городе? Где же набухли росою ботинки?В ивняке! Он становится непроходимым.Мы спускаемся вниз по откосу, по узкой тропинке.Вьется, вьется тропа над любимым стремительным Лимом.Над лугами, полями — зеленый стремительный ветер

рожь и тень ото ржи перемешивает руками.Маяковский (а это был он!) — раз и два — ударяет о камень.Два коротких удара и долгий, замедленный — третий.Как стога, над рекою торчат снеговые вершины.Сколот каменным гребнем косматый кустарник с рекою.То ли ритму вершин, то ль своим стихотворным аршинамМаяковский бормочет: «Годится!» Доволен строкою.Мне б хотелось послушать. Но он, шевеля сигаретой,неохотно, сквозь зубы, бросает словечко.Он шлифует строку. И работе ритмической этойне мешает, мортирами бухая, горная речка.Ну а я — о своем… Все слова, как назло, застревают

где-то в самом начале. Как выхлопы мотоцикла,строки наших стихов оглушительно в лица стреляют.Говорю: «Не читали ли вы нашумевшего цикла —«Турпитуду»?» Смеется: «Футурим, ребята, футурим!Всех мастей отщепенцы хотят породниться со мною.Одному я — отец. Другому — свояк или шурин.Подгоняют к любому фасону, к любому покрою.Да, читал. Эту книжку в одном утонченном салонеотыскал я на полках, роскошных и пыльных.Дым и треск. Ощущенье бензиновой вони.Разъедает глаза. Непонятно: при чем тут напильник?»«Ловкачи! — говорю. — Вот недавно один из таковскихпро играющий в жмурки Белград сочинение выдал.

«Я здоровался, — хвастает, — за руку с Маяковским!»Маяковский спустился к реке. Руки вымыл.Посмотрел на часы. Еще раз оглянулся на горы,наших лиственных склонов внимательным взглядом коснулся… Я от страха, что сон мой окончится скоро,и от счастья, что он мне приснился, проснулся.Утро. Камера. Бледная лампа продрогла.Потянулись с охоты клопы вереницей.Вырастает над утренним городом призрак острога,призрак, крытый кровавою черепицей.Я в тюрьме. Я лежу. Я в себя прихожу постепенно.Улыбаюсь недавнему сну благодарно.Как зеленый росток, сквозь тюремные стены,Прорастает мой сон под недремлющим оком жандарма.