Когда засыпаю и даже во снеЯ слышу отчетливо голоса,Какие-то фразы, лишенные смысла,Ко мне не имеющие отношенья.Дорогая Мама, неужели счастьеК нам не вернется. Я кругом в долгах,Банковским счетом моим скоро займется суд.Ничего не знаю. Ничего не могу понять.Я не способен сделать над собой усилье.Но я, как и прежде, очень тебя люблю.Я всегда во власти твоей, слышишь, всегда:Это правда. Все осталось, как в детстве.Впервые за всю мою долгую жизньЯ почти счастлив. Книга почти готоваИ, кажется, удалась. Ей жить суждено, она —Моя одержимость, ненависть, отвращенье.Долги и тревоги отнимают последние силы.Сатана искушает, сладко нашептывая:«Отдохни денек! Ты можешь денек поразвлечься,Поработаешь ночью». Приходит ночь,И, долгами измотанный,Терзаемый тоскою, бессильем парализованный,Я даю себе клятву: «Завтра, завтра уж точно!»А назавтра — тот же сюжет комедииС тем же финалом, с тем же бессильем.Меня тошнит от этих меблированных комнат.Мне досаждают простуды и головная боль:Ты же знаешь меня. Каждый деньМне добавляет ярости. Нет, дорогая Мама,Ты не знаешь, что такое поэт: я должен писать стихи.Самое тяжкое дело на свете.Мне сегодня грустно. Не брани меня.Я сижу в кафе и пишу тебе это письмоПод стук бильярдных шаров, под звон тарелок,Под боль моего сердца. Мне заказали«Историю карикатуры». Просят меня написать«Историю скульптуры». Не написать ли историюКарикатурных скульптур, тебя изображавших в сердце моем?И хотя ты жестоко страдаешь,Хотя ты не веришь в мои стихиИ боишься, не дать бы лишнего, —Умоляю, пришли мне денег, чтобы хватило на три недели.
На страданья у них был наметанный глаз.Старые мастера, как точно они замечали,Где у человека болит, как это в нас,Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,Как рядом со старцами, которые почтительно ждутБожественного рождения, всегда есть дети,Которые ничего не ждут, а строгают коньками прудУ самой опушки, — художники этиЗнали — страшные муки идут своим чередомВ каком-нибудь закоулке, а рядомСобаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом,А лошадь истязателя спокойно трется о дерево задом.В «Икаре» Брейгеля, в гибельный миг,Все равнодушны, пахарь — словно незрячий:Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,Но для него это не было смертельною неудачей, —Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоноВоды, а изящный корабль, с которого не моглиНе видеть, как мальчик падает с небосклона,Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли…