Рисуя резко, как фламандский мастер,Лида людей, как бы покрытых лакомИли увиденных вдали сквозь линзу,Воскресный полдень сквозь кристальный воздухВдоль улицы глядитИ отражает у меня в глазуРяды жилищ и жизней:Окно в окно, дверь в дверь одни и те же,Лицо в лицо одни и те же,В их грубой зримости одни и те же;Как если б жизнь из одного жилищаЗастыла и ее изображеньеВ двух зеркалах, друг к другу обращенных,Все время повторялось,Как будто здесь, в сверхскоростном глазу,Взгляд размножает фотоотпечатки.Я вижу длинные автомобили,Из них, из теплых и стеклянных гнезд,Порхнут на тротуар, сверкая шелком,Крепкие ноги наших женщин.Все наши женщины — одна, все — в черном.Накрашенный кармином ротИ щечки нежные принадлежатМужчине в черном,Который щеголяет рядом с нею.К самим себе они идут с визитом:Весь день скользя от двери к двери,Ткут свой бессмысленный узор,Самих себя,Скользнув холодным взглядом, отражают.Из комнаты, что разогрелась за день,Весь день смотрю в окно и жду ее,Жду, как подсматривающий, ее,Ее, ту, что затмит всех этих женщин;Весь день мой взгляд фиксирует привычноРяды жилищ и жизней.Но не случится ничего; не ляжетКосая тень на плиты тротуара:Не явится слепая негритянка,Не выползут из темных нор изгои,Не выронит бомбардировщик бомбу,Чтоб вдребезги разбить шары и призмы,Всю парфюмерию, все зеркала,Все яркие, в мильярд свечей, витрины,Не угодит прямое попаданьеИ не воткнет дрожащую иглуВ глаз, прямо в глаз узревшему ее,Ошеломленному ее сияньем.